Годом своего духовного рождения М. А. Волошин считал 1900-й - "стык двух столетий", "когда явственно стали прорастать побеги новой культурной эпохи, когда в разных концах России несколько русских мальчиков, ставших потом поэтами и носителями ее духа, явственно и конкретно переживали сдвиги времен". "То же, что Блок в шахматовских болотах, а Белый у стен Новодевичьего монастыря", Волошин "переживал в те же дни в степях и пустынях Туркестана, где водил караваны верблюдов". Вдохновленные Вл. Соловьевым эсхатологические чаяния нового века явились исходным толчком странствий духовно гостеприимного поэта, художника, литературно-художественного критика по различным историческим эпохам и культурам. Эллинская древность и Рим, европейское средневековье и Возрождение, культура Востока и новейшие достижения искусства Запада - все манит и влечет Волошина, его творческий гений хочет "все видеть, все понять, все знать, все пережить". "Поэт, соблазненный всеми облачениями и всеми масками жизни: порхающими святыми барокко и штейнеровскими идолослужениями, загадками Маллярмэ и каббалистическими формулами замков, неотмыкающими ключами Апокалипсиса и дендизмом Барбэ д"0рвильи", - таким представал он Илье Эренбургу.

М. А. Кириенко-Волошин родился в Киеве в семье юриста. Его детские и отчасти гимназические годы прошли в Москве, там же он поступил на юридический факультет (занятия были прерваны из-за участия в студенческих волнениях, добровольной "ссылки" в Среднюю Азию, а затем отъезда в Париж). В 1893 г. мать поэта, Елена Оттобальдовна, приобрела земельный участок в Коктебеле. Пустынный суровый берег Восточного Крыма, хранящий множество культурных напластований (тавры, скифы, печенеги, греки, готы, гунны, хазары), легендарная Киммерия древних - все это оформилось в своеобразную неповторимую киммерийскую тему в поэзии и живописи Волошина. Построенный в 1903 г. в Коктебеле дом постепенно превратился в один из уникальных культурных центров - колонию для людей искусства. В разное время здесь жили: А. Н. Толстой, М. И. Цветаева, В. Я. Брюсов, И. Г. Эренбург, Андрей Белый, А. Н. Бенуа, Р. Р. Фальк, А. В. Лентулов, А. П. Остроумова-Лебедева и многие, многие другие.

В 1903 г. Волошин быстро и легко знакомится с кругом московских символистов (В. Я. Брюсов, Андрей Белый, Ю. К. Балтрушайтис) и петербургских художников "Мира искусства", в 1906 - 1907 гг. он близок к петербургскому литературному салону - "башне" Вяч. Иванова, в 1910-е годы примыкает к редакции журнала "Аполлон". Миролюбивый и открытый для общения, он, однако, остро ощущал свою обособленность в любой литературно-художественной среде. Редактор "Аполлона" С. К. Маковский вспоминал, что поэт всегда "оставался чужаком по своему складу мышления, по своему самосознанию и по универсализму художнических и умозрительных пристрастий".

В культурной ориентации Волошина важное место занимает Франция. Весной 1901 г. он отправился в Европу учиться "художественной форме - у Франции, чувству красок - у Парижа, логике - у готических соборов, средневековой латыни - у Гастона Париса, строю мысли - у Бергсона, скептицизму - у Анатоля Франса, прозе - у Флобера, стиху - у Готье и у Эредиа". В Париже он входит в литературные и художественные круги, знакомится с европейскими представителями нового искусства (Р. Гилем, Э. Верхарном, О. Мирбо, О. Роденом, М. Метерлинком, А. Дункан, О. Рэдоном). О новейшем искусстве Франции читатель узнавал из корреспонденции Волошина в "Руси", "Окне", "Весах", "Золотом руне", "Перевале". Его переводы познакомили русскую публику с творчеством X. М. Эредиа, П. Клоделя, Вилье де Лиль Адана, Анри де Ренье.

Первая публикация восьми его стихотворений, подвергшихся редакторской правке П. П. Перцова, появилась в августовском номере "Нового пути" за 1903 г. 3. Н. Гиппиус, для которой критерием истинной поэзии были стихи-молитвы, увидела в Волошине "поэта-коммивояжера", "отличающегося необыкновенной легкостью". В 1906 г. поэт предложил издать книгу стихов "Годы странствий" М. Горькому, в последующие годы то сборник "Звезда-полынь", то "Ad Rosam" анонсировался издательством Вяч. Иванова "Оры". Ни один из этих планов не был реализован. Наконец, в 1910 г. издательство "Гриф" выпустило в свет "Стихотворения" - итог десятилетней поэтической деятельности (1900 - 1910). В. Я. Брюсов сравнил их с "собранием редкостей, сделанных любовно просвещенным любителем-знатоком". "Живопись, - заметил Вяч. Иванов, - учила его видеть природу; книги о тайном знании - ее слышать; творения поэтов - петь... Таково было великолепное ученичество ученика мудрецов и художников, не научившего странника в миру" одному - таинству Жизни". М. Кузмин указал на "своеобразную таинственность переживаний" и "большое мастерство, не похожее на приемы других художников". В качестве недостатков сборника назывались замкнутость в тесном кругу своих переживаний, перегруженность стиха, пристрастие к слишком красочным эпитетам.

Три последующих сборника: "Anno mundi ardentis. 1915" (1916), "Иверни" (1918) и "Демоныь глухонемые" (1919) - отразили эпоху социальных катаклизмов (первая мировая война. Февральская и Октябрьская революции). Теперь судьбы мира и судьба России выдвигаются поэтом на первый план. Стараясь понять происходящее, он часто обращается к историческим и мифологическим параллелям. Его поэтический голос обретает пророческий накал. Известна мужественная и гуманная позиция Волошина во время гражданской войны: он спасает людей от жестокости расправ, невзирая ни на их убеждения, ни на принадлежность к белым или красным. Белый, посетивший поэта в 1924 г. в Коктебеле, писал: "Я не узнаю Максимилиана Александровича. За пять лет революции он удивительно изменился, много и серьезно пережил... с изумлением вижу, что "Макс Волошин стал..Максимилианом"; и хотя все еще элементы "латинской культуры искусств" разделяют нас с ним, но в точках любви к современной России мы встречаемся, о чем свидетельствуют его изумительные стихи. Вот еще "старик" от эпохи символизма, который оказался моложе многих "молодых"

28 мая (16 мая – по ст.стилю) 1877 года родился Максимилиан Александрович Волошин (настоящая фамилия – Кириенко-Волошин) - русский поэт-символист, критик, эссеист, художник, философ, один из самых ярких поэтов Серебряного века.

Ещё при жизни Максимилиан Волошин стал легендой. Сейчас легенда переросла в миф и практически забылась нашими современниками. Тем не менее, человек-Солнце, художник, поэт, скульптор, Мастер Максимилиан Александрович Волошин - реальная фигура в истории русской литературы и русского искусства. Он был хранителем «святого ремесла». Следы его впечатаны не только в почву Крыма, но и в почву русской культуры нашего века: в поэзию, искусство перевода, прозу, живопись, искусствоведение, философию.

Щедро одаренный от природы, Максимилиан Волошин мог делать всё. У него были золотые руки. В Волошине соединились поэт и художник. Он был Мастером и выглядел потомком какого-то древнего племени крепышей, путешественников, художников. В нем было нечто прочное, надежное, основательное, возрожденческое. В нём искали опоры. Волошин сводил, сочетал, образовывал гроздья и гнезда тружеников и творцов, радовался встречам и горевал по поводу невстреч. Он верил (и в этой вере пребывал до конца жизни), что человек от рождения гений, что в нем заложена энергия Солнца. Другого такого Мастера не было и, возможно, никогда больше не будет на российской земле…

Ранние годы

Максимилиан Александрович родился в Киеве, в семье юриста, коллежского советника Александра Максимовича Кириенко-Волошина (1838-1881) и Елены Оттобальдовны (1850-1923), урожденной Глазер. Отец вёл свою родословную от запорожских казаков. Предки матери были обрусевшими немцами, попавшими в Россию ещё в XVIII веке. Как считал сам поэт, он был «продуктом смешанных кровей (немецкой, русской, итало-греческой)».

Из Киева семья Кириенко-Волошиных переехала в Таганрог. В четыре года Максимилиан потерял отца и воспитывался матерью. Елена Оттобальдовна, будучи натурой деятельной и самостоятельной, не захотела оставаться в зависимости от родственников мужа. Вместе с четырёхлетним сыном она перебралась в Москву, где устроилась на службу и сама зарабатывала деньги на содержание и воспитание Макса. До 16-ти лет мальчик жил в Москве, учился в 1-ой Казённой гимназии, начал писать стихи, занимался переводами Гейне.

В 1893 году Елена Оттобальдовна из-за материальных трудностей оставляет столицу. За гроши она покупает небольшой участок земли в Крыму, близ болгарской деревни Коктебель. Максимилиан с матерью переезжает в Крым. В его жизни впервые появляются Феодосия с ее генуэзскими крепостями и турецкими развалинами и Коктебель: море, полынь, нагромождения древнего вулкана Карадаг. С Коктебелем будет связана вся жизнь поэта – об этом позаботилась сама природа: одна из гор Карадага поразительно похожа на профиль Волошина. «И на скале, замкнувшей зыбь залива, Судьбой и ветрами изваян профиль мой…» (стихотворение «Коктебель», 1918).

Коктебельский дом Волошиных находился в семи верстах от Феодосии. Максимилиан, пока не закончил обучение в гимназии, жил в городе на съёмной квартире. В Москве он учился из рук вон плохо, получая «двойки» и «единицы» по всем предметам, оставался в одном классе на второй год. Низкие баллы ставились Волошину преподавателями не за отсутствие знаний или интереса к учёбе, а за то, что он задавал слишком много вопросов, излишне «оригинальничал» и терпеть не мог казённого, формального подхода к человеческой личности. По воспоминаниям Елены Оттобальдовны, которые впоследствии обрели статус семейной легенды, когда она передавала московский табель Макса директору гимназии в Феодосии, тот недоумённо пожал плечами и заметил, что «идиотов мы не исправляем». Однако нравы в провинции были проще: на способного юношу, который отлично рисовал, писал стихи и имел бесспорный артистический талант, обратили внимание. Вскоре Макс стал едва ли не местной знаменитостью, ему пророчили большое будущее и называли не иначе как «второй Пушкин».

В 1897 году, по настоянию матери, Волошин поступил на юридический факультет Московского университета. В 1899 году за деятельное участие во Всероссийской студенческой забастовке был на год исключен и выслан в Феодосию под негласный надзор полиции. 29-го августа того же года он вместе с мамой почти на полгода выезжает в Европу, в свое первое заграничное путешествие. Вернувшись в Москву, Волошин экстерном сдал экзамены в университете, перевелся на третий курс, а в мае 1900 года снова отправился в двухмесячное путешествие по Европе по разработанному им самим маршруту. На этот раз – пешком, с друзьями: Василием Ишеевым, Леонидом Кандауровым, Алексеем Смирновым. По возвращении в Россию Максимилиан Волошин был арестован по подозрению в распространении нелегальной литературы. Из Крыма его этапировали в Москву, две недели держали в одиночке, но вскоре отпустили, лишив права въезда в Москву и Санкт-Петербург. Это ускорило отъезд Волошина в Среднюю Азию с изыскательской партией на строительство Оренбург-Ташкентской железной дороги. По тем временам – в добровольную ссылку. В сентябре 1900 года изыскательская партия, возглавляемая В.О. Вяземским, прибыла в Ташкент. В её составе – М.А. Волошин, который по удостоверению значился фельдшером. Однако он проявил такие недюжинные организационные способности, что при выходе партии в экспедицию был назначен на ответственную должность начальника каравана и заведующего лагерем.

«1900 год, стык двух столетий, был годом моего духовного рождения. Я ходил с караванами по пустыне. Здесь настигли меня Ницше и «Три разговора» Вл. Соловьева. Они дали мне возможность взглянуть на всю европейскую культуру ретроспективно – с высоты азийских плоскогорий и произвести переоценку культурных ценностей», - писал об этом времени жизни М.Волошин.

В Ташкенте он принимает решение не возвращаться в университет, а ехать в Европу, заниматься самообразованием.

Гражданин мира

В 1901 году М.А.Волошин приезжает в Париж второй раз и надолго связывает свою жизнь с этим городом. Не получив систематического образования, как художник, он охотно рисует в ателье Кругликовой, учится живописи в академии Коларосси, впитывает французскую литературу. Круг его интересов распространяется на все проявления современной культуры Франции. Его рецензии на французские события и критические статьи печатаются во многих периодических изданиях России.

В Париже М.А. Волошин общается с французскими поэтами и писателями – М.Леклерком, Анри де Ренье, Ж. Леметром, А. Мерсеро, О. Мирбо, Э. Верхарном, Г. Аполлинером, Р. Гилем, А. Франсом, Садиа Леви, М. Метерлинком, Р. Ролланом, художниками – Одилоном Редоном, Ори Робен, А. Матиссом, Ф. Леже, А. Модильяни, П.Пикассо, Д. Риверой, скульпторами – А. Бурделем, Ж. Шармуа, А.Майолем, а также – с Т. Гарнье, Г. Брандесом, хамбо-ламой Тибета Агваном Доржиевым, теософами А. Минцловой, А. Безант, Г. Олькотом, антропософом Р.Штейнером, окультистом Папюсом. В 1905 году он посвящен в масоны Великой Ложи Франции, а в 1908 – во 2-ю масонскую степень, в 1909 – возведен в степень мэтра, получает именной «Устав...».

Уже тогда, совсем молодым человеком, Волошин наметил для себя жизненную программу, в основе которой - стремление

Поэт наслаждается атмосферой столицы Франции, вбирает в себя её непередаваемый дух, пишет стихи, которые вскоре составят прекрасный цикл «Париж» - своего рода объяснение в любви этому городу, ощущение слияния с ним, элегическая песнь прощания с уходящей юностью. О том, какое место занимали Париж, Франция в жизни поэта, можно прочесть в воспоминаниях о Волошине, написанных М. Цветаевой:

В 1908 году польский скульптор Эдвард Виттиг создает большой скульптурный портрет М.А. Волошина, который был выставлен в Осеннем салоне, приобретен мэрией Парижа и в следующем году был установлен на бульваре Эксельман, 66, где стоит по сей день.

Волошин частенько наведывается в Россию, но не только туда. «Годы странствий» - так называется первый цикл первого сборника стихотворений поэта. Скитальчество - этим словом можно определить начальный этап его жизненного пути.

«В эти годы я только впитывающая губка. Я - весь глаза, весь уши. Странствую по странам, музеям, библиотекам: Рим, Испания, Корсика, Андорра, Лувр, Прадо, Ватикан…Национальная библиотека. Кроме техники слова овладеваю техникой кисти и карандаша…Этапы блуждания духа: буддизм, католичество, магия, масонство, оккультизм, теософия, Р. Штейнер. Период больших личных переживаний романтического и мистического характера…», - напишет художник в своей Автобиографии 1925 года.

Максимилиан Волошин интересовался всем новым и оригинальным – в литературе, искусстве, философии, бытии. По зернышку собирал он всё, что отвечало его мировоззрению, что выкристаллизовалось затем в его необычайную толерантность, провидческие строки поэзии, удивительные акварели, своеобычные критические статьи и лекции. Будучи православным человеком и тяготея к старообрядчеству, Волошин и в повседневной жизни и в творчестве стремился к самоограничению и самоотдаче.

«Вы отдали и этим вы богаты, но вы рабы всего, что жаль отдать», - говорил он, признавая единственной физической собственностью Дом и библиотеку.

«Давал всё, давал всем», - вспоминала Марина Цветаева.

Маргарита Сабашникова

При всём своём внешнем своеобразии и обаянии Максимилиан Александрович очень долго был лишён того, что называют мужской привлекательностью. Женщины предпочитали с ним дружить, доверяли ему, как другу, но не более того. В годы юности даже Елена Оттобальдовна частенько подсмеивалась над сыном: «Какой же ты поэт, если ни разу не влюблялся?» А некоторые его подруги признавались, что смело пошли бы с ним в баню и позволили бы помыть себе спину, не считая этот поступок выходящим за рамки приличия.

Лишь в 1903 году, в Москве, в гостях у известного коллекционера С.И. Щукина Максимилиан Александрович встретил девушку, поразившую его своей своеобычной красотой, утонченностью и оригинальным мировосприятием. Звали её Маргарита Васильевна Сабашникова. Художница репинской школы, поклонница творчества Врубеля, известная в артистической среде как тонкий портретист и колорист, а также поэт направления символизма, она покорила сердце Волошина. Многие критики отмечали «тяжеловесность» и «зажатость» любовной лирики Максимилиана Волошина, отдавая все похвалы его гражданской поэзии. Однако в первые годы встреч с Маргаритой Васильевной он едва не стал лирическим поэтом:

12 апреля 1906 года Сабашникова и Волошин обвенчались в Москве. Позднее, оглядываясь на прошлое, Максимилиан Александрович был склонен считать Маргариту Сабашникову своей первой и едва ли не единственной любовью. Только их брак оказался недолгим. По свидетельствам современников, супруги слишком не подходили друг другу: разным оказалось их миропонимание, слишком назидательным тон Маргариты Васильевны. Волошин, не приемлющий учительство, а только – спутничество, пытался спасти любовь от будней, но его усилия отказались тщетны. Даже внешне союз Сабашникова-Волошин производил странное впечатление. Известен случай, как однажды Макс привёз свою молодую супругу в Коктебель, а гостившая у Елены Оттобальдовны маленькая девочка в недоумении воскликнула: «Мама! Зачем же такая царевна вышла замуж за этого дворника?!»

Уже через год супруги расстались, сохраняя дружеские отношения до конца жизни Волошина. Одной из внешних причин явилось увлечение Маргариты Васильевны Вячеславом Ивановым, с которым Волошины жили по соседству в Петербурге. Но их роман также не сложился. В 1922 году М.В. Волошина была вынуждена уехать из советской России. Она обосновалась на юге Германии, в Штутгарте, где жила до самой своей смерти в 1976 году и занималась духовной живописью христианского и антропософского направления.

Дом Поэта в Коктебеле

В 1903 году Максимилиан Волошин принимается за постройку собственного дома в Коктебеле. Сохранились его эскизы проекта дома. Уникальна внутренняя планировка – 22 небольшие комнаты все соединены дверьми так, что войдя в дом, можно пройти по всему дому, не выходя на улицу. Но из каждой комнаты имелась дверь наружу – можно было уединиться и жить, как в келье. Дом изначально планировался для удобства гостей, для их отдыха, творчества и взаимного общения.

Дом строился в два этапа. В 1913 году Волошин заканчивает пристройку к дому - из дикого камня высоким эркером двусветную Мастерскую. Здание, с разными ритмами архитектурных объемов и окон, опоясанное светло-голубыми террасами-палубами, с вышкой-мостиком получилось удивительно гармоничным, составляя единое целое с коктебельским пересекающимся ландшафтом. Многие предметы мебели и внутреннего интерьера дома также выполнены руками самого Волошина. В настоящее время они имеют культурно-историческую и художественную ценность.

Словосочетание «Дом Поэта» несёт в себе как прямой, так и переносный смысл. Это местожительство, мастерская поэта и художника. И вместе с тем Дом Поэта расширяется до понятия Мир Поэта.

Дом Волошина похож на корабль. Его так и называют - корабельным. Дом-пристанище? Не только. Над домом - башня с площадкой для наблюдений за звездами. Стартовая площадка для полета мысли. Здесь поэт ощущал связь дома, одинокой души и безмерности вселенной. Киммерия становится не только местом физического пребывания Волошина, местожительством его, но и истинной родиной его духа, заменившей скитальчество, «охоту к перемене мест».

Здесь, среди сумятицы горячих лет революции и Гражданской войны, трагедий первых лет советской власти М.А.Волошин сумел создать неповторимый стиль бытования и общения, сохранить атмосферу гостеприимства, высокой культуры и истинного творчества.

Блистательная мистификация

В 1907 году, после расставания с Собашниковой, Волошин принимает решение об отъезде в Коктебель. Здесь он пишет свой знаменитый цикл «Киммерийские сумерки». С 1910 года работает над монографическими статьями о К.Ф. Богаевском, А.С. Голубкиной, М.С.Сарьяне, выступает в защиту художественных групп «Бубновый валет» и «Ослиный хвост». В этот период, проводя много времени в Коктебеле, Волошин остаётся не чужд и жизни петербургской богемы: «всеприсутствующий» Макс посещает вечера на «Башне» Вячеслава Иванова, активно общается с поэтами-символистами, участвует в создании известного литературного журнала «Аполлон».

Летом 1909 года в Коктебель к Волошину приезжают молодые поэты Николай Гумилёв и Елизавета (Лиля) Дмитриева – некрасивая, хромая, но очень талантливая девушка. Максимилиан Александрович, в отличие от Гумилёва и других членов редакции «Аполлона», сразу почувствовал в скромной Лиле большой потенциал и сумел вдохнуть в неё веру в свои творческие возможности. Вскоре Волошин и Дмитриева создали самую известную литературную мистификацию XX века – Черубину де Габриак. Волошин придумал легенду, литературную маску Черубины и выступал в качестве посредника между Дмитриевой и редактором «Аполлона» С.Маковским. Стихи писала только Лиля.

22 ноября 1909 года между Волошиным и Н. Гумилевым состоялась дуэль на Чёрной речке. О причинах этой дуэли немало сказано в исследованиях, посвящённых истории Серебряного века. Согласно «Исповеди», написанной Елизаветой Дмитриевой в 1926 году (незадолго до её смерти), основной причиной стала нескромность Н.Гумилёва, который повсюду рассказывал о своём романе с Черубиной де Габриак. Дав Гумилёву публичную пощёчину в мастерской художника Головина, Волошин вступился не за свою литературную мистификацию, а за честь близкой ему женщины – Елизаветы Дмитриевой. Однако скандальная дуэль, в которой Волошин выступал как рыцарь - защитник и «невольник» чести - не принесла Максимилиану Александровичу ничего, кроме насмешек. Оставив без внимания нелицеприятный поступок Гумилёва, современники почему-то были склонны осуждать поведение его оппонента: вместо символической пощёчины-вызова, Волошин залепил Гумилёву настоящую оплеуху, по дороге к месту дуэли потерял калошу и заставил всех её искать, затем принципиально не стрелял, и т.д. и т.п.

Однако дуэль поэтов, несмотря на все фантастические слухи и анекдоты, связанные с ней, являлась серьёзным поединком. Гумилёв дважды стрелял в Волошина, но не попал. Волошин намеренно стрелял в воздух, и его пистолет дал подряд две осечки. Все участники дуэли были наказаны штрафом по десять рублей. Вопреки газетным сообщениям, противники после поединка не подали друг другу руки и не помирились. Лишь в 1921 году, встретив в Крыму Гумилёва, Волошин ответил на его рукопожатие, но Гумилёв не считал давний инцидент исчерпанным, и встреча эта была ему явно неприятна.

Елизавета Дмитриева (Черубина де Габриак) сразу после дуэли оставила Волошина и вышла замуж за своего друга детства, инженера Всеволода Васильева. Всю оставшуюся жизнь (до 1928 года) она, как и Максимилиан Александрович, являлась активным членом Антропософского общества, вела переписку с Волошиным.

Волошин: поэт, художник

Первый сборник стихов М.Волошина «Стихотворения. 1900-1910» вышел в Москве в 1910 году, когда Волошину исполнилось уже 33 года. Между тем, он давно стал заметной фигурой в литературном процессе: влиятельным критиком и сложившимся поэтом с репутацией «строгого парнассца». В 1914 году выходит книга его избранных статей о культуре - «Лики творчества»; а в 1915 году - книга страстных стихотворений об ужасе войны - «Anno mundi ardentis 1915».

В 1910-1914 годах Волошин редко покидает Коктебель. Всё больше внимания он уделяет занятиям живописью, пишет акварельные пейзажи Крыма, выставляет свои работы на выставках «Мира искусства».

«… В поэзии Волошина, в его изумительной кисти, рождающей идею им открытого Коктебеля, во всем быте жизни начиная с очерка дома, с расположения комнат, веранд, лестниц до пейзажей художника, его картин, коллекций камушков, окаменелостей и своеобразного подбора книг его библиотеки встает нам творчески пережитый и потому впервые к жизни культуры рожденный Коктебель. Сорок лет творческой жизни и дум в Коктебеле, дум о Коктебеле и есть культура раскрытого Коктебеля, приобщенная к вершинам западноевропейской культуры. … М.А. появлялся в Москве, быстро входя в ее злобы дня и выступая главным образом в роли миротворца, сглаживая противоречия между противниками…; и потом бесследно исчезал или в Европу, где он собирал, так сказать, мед с художественной культуры Запада, или в свой родной Коктебель, где он в уединении претворял все виденное и слышанное им в то новое качество, которое впоследствии и создало дом Волошина как один из культурнейших центров не только России, но и Европы», - писал современник Максимилиана Волошина.

«Мятежом на коленях» назвал Волошин первые проявления народного недовольства в начале 1905 года. В январе этого года Волошин был в Петербурге. Он пишет статью «Кровавая неделя в Санкт-Петербурге», статью, которая, с одной стороны, является свидетельством очевидца, с другой - показывает настроение самого поэта. Он уже в ту пору понял, что произошедшее в дни кровавого января является первым звеном в цепи событий революционного характера. Поэт предчувствовал конец империи, хотя выразил это, быть может, чересчур помпезно, театрально. В прозе это звучит так: «Зритель, тише! Занавес поднимается». В стихах, написанных в Петербурге в 1905 году («Предвестия»), он говорит:

Поэтом овладевают «блуждания духа», он увлекается теософией, познанием самого себя, изучает историю французской революции, продолжая размышлять над судьбами своей Родины.

Каков путь истории? Волошин не знает. Но он решительно отвергает жестокость и кровопролитие. Война, убийство, террор – эти средства не оправданы никакой целью, а потому неприемлемы для него. Такова позиция Максимилиана Волошина. На протяжении всей его жизни она могла принимать тот или иной оттенок, но в существе своем он оставался верен христианским принципам, особенно сильным в период Первой мировой войны:

Первая мировая война

В июле 1914 года Волошин уезжает по приглашению М.Сабашниковой в Швейцарию, в Дорнах. Здесь представители разных стран, объединившиеся вокруг Рудольфа Штейнера, начали строительство Иоаннова здания (Гетеанума) - антропософского храма, символизирующего единение религий и наций.

Впоследствии Максимилиан Александрович вспоминал, что в этом путешествии его словно хранила судьба. Он успевал всюду в последний момент перед началом мировой бойни: садился на последний пароход, вскакивал на подножку последнего поезда, а за его спиной словно захлопывались все двери, не давая повернуть назад:

Как ратник ополчения второго разряда, вполне здоровый и дееспособный мужчина, М. Волошин подлежал призыву. Его пребывание в Швейцарии, Франции, Испании в 1914-1916 годах могло расцениваться как дезертирство, уклонение от гражданского долга и влекло за собой лишение российского гражданства. Волошина можно было считать «гражданином мира»: его творчество находилось в постоянном взаимодействии с культурными традициями многих стран и народов, но судьба родины также горячо волновала поэта. Не желая именоваться ни дезертиром, ни эмигрантом, весной 1916 года Максимилиан Александрович возвращается в Россию. Он официально обращается к министру с отказом от военной службы и выражает готовность понести за это любое наказание:

«Я отказываюсь быть солдатом, как европеец, как художник, как поэт... Как поэт я не имею права поднимать меч, раз мне дано Слово, и принимать участие в раздоре, раз мой долг - понимание».

Война для Волошина - величайшая трагедия народов. Для него «в эти дни нет ни врага, ни брата: все во мне, и я во всех». Само собой напрашивается сравнение социально-исторической позиции Волошина с толстовским непротивлением злу насилием. Разумеется, учение Толстого не сводится только к такому непротивлению, оно гораздо шире и масштабней. В статье «Судьба Льва Толстого» (1910) Волошин замечает: «Формула всемирного исцеления от зла проста: не противься злу, и зло не коснется тебя. Толстой провел ее в своей жизни последовательно и до конца». И далее - сокрушенно: «Толстой не понял смысла зла на земле и не смог разрешить его тайны».

Нет смысла превращать Волошина в толстовца, но вполне естественно говорить о гуманизме как начале, их объединяющем. Только бывают времена, когда подобная позиция выглядит в глазах большинства не просто нелепым юродством, но отчасти и преступлением.

Что конкретно ответил министр на послание поэта – не указано ни в одной из известных биографий и автобиографий М.А. Волошина. Очевидно, в 1916 году военному министерству России было чем заняться, кроме как разбирать антропософские воззрения господина Волошина и взывать к его патриотизму. Известно лишь, что 20 ноября 1916 года Волошин медицинским освидетельствованием был освобождён от воинской службы и уехал в Коктебель.

Революция и Гражданская война

Однако уже в 1917 году, после большевистского переворота, занятая Максимилианом Александровичем гуманистическая позиция «над схваткой» не встречает понимания даже у самых близких людей.

Октябрьский переворот, как и вообще события 1917 года, Волошиным воспринимаются как ещё большая и близкая его сердцу катастрофа, чем вся предыдущая мировая война:

С 10 по 25 ноября 1917 года в Коктебеле находились прапорщик Сергей Яковлевич Эфрон и его жена Марина Цветаева. С семьёй Цветаевой-Эфрона Максимилиана Александровича и Елену Оттобальдовну связывали давние дружеские отношения: Сергей и Марина познакомились в их доме в Коктебеле, Елена Оттобальдовна была крёстной матерью их старшей дочери - Ариадны Эфрон, а Максимилиан – поверенным во всех семейных делах. Сергей Эфрон, принявший участие в антибольшевистском восстании в Москве, однозначно встал на сторону противников советской власти. От Волошиных он сразу отправился на Дон, чтобы вступить в Добровольческую армию.

По воспоминаниям М. Цветаевой, в те роковые, решающие для России дни даже мать упрекнула Макса в его демонстративном бездействии:

«- Погляди, Макс, на Сережу, вот - настоящий мужчина! Муж. Война - дерется. А ты? Что ты, Макс, делаешь?

Мама, не могу же я влезть в гимнастерку и стрелять в живых людей только потому, что они думают иначе, чем я.

Думают, думают. Есть времена, Макс, когда нужно не думать, а делать. Не думая - делать.

Такие времена, мама, всегда у зверей - это называется «животные инстинкты».

Устояв перед авторитетом Елены Оттобальдовны, взрослый 40-летний мужчина Волошин сознательно избирает себе невыигрышную, нелепую роль миротворца именно тогда, когда о примирении противников никакой речи быть не может. С одной стороны, он фактически встаёт «между молотом и наковальней», в центре бушующей стихии, в которой нет пощады никому:

И человека, избравшего себе такое место в истории, невозможно назвать трусом.

С другой стороны, позиция М.Волошина во время кровавой гражданской распри являет высокий пример человечности. Сознательно отказавшись брать в руки оружие, он не встаёт в отрешённую позу стороннего наблюдателя. Поэт, гражданин, человек Волошин, не думая, делает всё, что в его силах для спасения людей, попавших в горнило Гражданской войны:

В самые тяжелые годы (с 1917 по 1921) коктебельский дом Волошина был наполнен жильцами, до шестисот человек за лето останавливалось у гостеприимных хозяев. Это был бесплатный приют для ученых, литераторов, художников, артистов, авиаторов.

«Те, кто знали Волошина в эпоху гражданской войны, смены правительств, длившейся в Крыму три с лишним года, верно запомнили, как чужд он был метанья, перепуга, кратковременных политических восторгов. На свой лад, но так же упорно, как Лев Толстой противостоял он вихрям истории, бившим о порог его дома...», - вспоминала Е. Герцык.

Дом Волошина в Коктебеле - Дом Поэта - становится островком тепла и света для всех. Не принимая ни белого, ни красного террора, поэт спасал и тех и других: давал приют, выступал защитником и ходатаем за красных перед белыми, за белых – перед красными. Часто его заступничество и участие в судьбе того или иного человека спасали жизнь осуждённому на расстрел, смягчали приговор суда, предотвращали неизбежную гибель памятников культуры и произведений искусства.

В 1918 году поэту удалось спасти от разгрома коктебельское имение наследников Э. А. Юнге, где хранилось множество произведений искусства и редкая библиотека. В январе 1919 года он принимает участие во второй конференции Таврической научной ассоциации в Севастополе, посвященной охране памятников культуры и природы.

Летом 1919 года Волошин спасает от несправедливого белогвардейского суда генерала Н. А. Маркса, видного ученого-палеографа, составителя «Легенд Крыма». В мае 1920 года, когда белой контрразведкой был настигнут подпольный большевистский съезд, собравшийся в Коктебеле, один из делегатов нашел приют и защиту в доме Волошина. В конце июля Максимилиан Александрович помог освобождению поэта О. Э. Мандельштама, арестованного белогвардейцами.

3 октября 1920 года Волошин пишет письмо в Бюро Таврического научного съезда (в Симферополе), ходатайствуя о неприкосновенности «библиотек, собраний картин, кабинетов ученых и писателей, мастерских художников» в Феодосии. «И в военном лагере должны быть охраняемы те немногие гнезда, в которых продолжается творческая работа», - взывает он, прося освободить от воинского постоя и реквизиций галерею И. К. Айвазовского, свой дом и дом К. Ф. Богаевского, А. М. Петровой, художника Н. И. Хрустачева, астронома В. К. Цераского.

Успех деятельного миротворца Волошина объяснялся тем, что Максимилиан Александрович никого и никогда не боялся. Он верил, что лучшие человеческие качества, в конце концов, возобладают над злобой и ненавистью, что любовь и добро - выше кровопролития и распри. Волошин всячески подчёркивал свою аполитичность в отношениях как с красными комиссарами, так и с белыми военачальниками. Его современники не раз отмечали, что Макс одним своим присутствием мог заставить спорщиков примириться, а занесённую для удара руку незаметно сделать опущенной и даже протянутой для дружеского пожатия. Он мог позволить себе явиться для переговоров в присутственное место без штанов, в хитоне и сандалиях на босу ногу, с волосами, подвязанными ремешком. И ни у кого не поворачивался язык назвать это позой или юродством. Он был словно «над миром», вне таких понятий, как «официально» или «прилично».

По мнению современников, Волошин был многолик, но не двуличен. Если и ошибался, то всегда в сторону жизни человека, а не его гибели: нет правых, нет виноватых, все достойны как жалости, так и осуждения.

Существует легенда, что во время красного террора (конец 1920 года), когда в Крыму были расстреляны тысячи людей, сам Бела Кун гостил в Доме Поэта и разрешил Волошину вычёркивать из расстрельных списков каждого десятого. И Волошин вычёркивал тех, к кому ещё вчера ходил с просьбами о помиловании противников белого режима.

Киммерийский затворник

Несмотря на постоянные хлопоты, связанные с отношениями с властями, содержанием усадьбы и хозяйством, в двадцатые годы Волошин открыл большой и серьезный этап своего поэтического творчества, написал большое количество прекрасных киммерийских акварелей, о которых художник и взыскательный критик Александр Бенуа писал:

«Не так уж много в истории живописи, посвященной только «настоящим » художникам, найдется произведений, способных вызвать мысли и грезы, подобные тем, которые возбуждают импровизации этого «дилетанта»…».

В годы Гражданской войны Волошиным был создан целый ряд самых известных его стихотворений и поэм (циклы «Усобица», «Портреты», поэмы «Святой Серафим», «Аввакум», переводы А.де Ренье). В Москве и Харькове выходят сборники его стихов и поэтических переводов.

Точный диагноз ставит Вересаев:

«Революция ударила по его творчеству, как огниво по кремню, и из него посыпались яркие, великолепные искры. Как будто совсем другой поэт явился, мужественный, сильный, с простым и мудрым словом...»

«Ни война, ни революция не испугали меня и ни в чем не разочаровали... - писал Волошин в Автобиографии 1925 года. - Принцип коммунистической экономики как нельзя лучше отвечал моему отвращению к заработной плате и к купле-продаже».

После занятия Крыма Красной Армией, в 1921 году Волошин работает в области народного просвещения. Он назначен заведующим по охране памятников искусства и науки в Феодосийском уезде, участвует в культурно-просветительских мероприятиях Крымнаробраза, преподаёт на командных курсах и в Народном университете.

В 1922 году здоровье Максимилиана Александровича заметно ухудшилось: он заболел палеортритом. Елена Оттобальдовна, пережив Гражданскую войну и голод в Крыму, также слегла в постель. В 1923 году она умерла. После смерти матери М.А.Волошин официально женился на Марии Степановне Заболоцкой – фельдшере, которая помогала ему ухаживать за Еленой Оттобальдовной в последние годы жизни.

Возможно, этот брак несколько продлил жизнь и самому Волошину. Все оставшиеся десять лет он много болел и почти не покидал Крым.

Но «советская действительность» то и дело сама вторгалась в жизнь Дома Поэта. Местный сельсовет третировал Волошина как дачевладельца и «буржуя», время от времени требуя его выселения из Коктебеля. Фининспекция не могла поверить, что поэт не сдает комнаты за деньги, - и требовала уплаты налога за «содержание гостиницы». В дом врывались комсомольские активисты, призывая жертвовать на Воздухофлот и Осоавиахим, - клеймя затем Волошина за отказ, расцениваемый ими как «контрреволюция»... Снова и снова приходилось обращаться в Москву, просить заступничества у Луначарского, Горького, Енукидзе; собирать подписи гостей под «свидетельством» о бесплатности своего дома...

В письме к Л. Б. Каменеву в ноябре 1924 года, обращаясь к партийному боссу за содействием своему начинанию, Волошин объяснял: «Сюда из года в год приезжали ко мне поэты и художники, что создало из Коктебеля (рядом Феодосия) своего рода литературно-художественный центр. При жизни моей матери дом был приспособлен для отдачи летом в наём, а после её смерти я превратил его в бесплатный дом для писателей, художников, ученых... Двери открыты всем, даже приходящему с улицы».

Наконец, в 1925 году Постановлением Крымcкого ЦИКа дом Волошина, а также дом его матери, расположенный на том же участке земли, были закреплены за Максимилианом Александровичем. Он получает удостоверение от наркома просвещения А. В. Луначарского, разрешающее создание в коктебельском Доме бесплатного дома отдыха для писателей. Дом Поэта вновь становится центром культурной жизни страны. Только в 1925 году его дом посещают и останавливаются кто на неделю, кто на месяц почти триста человек: поэты, художники, литераторы. Все беспокойное хозяйство держалось на плечах Волошина и его жены Марии Степановны. Максимилиан Александрович был принят в члены Союза писателей, в Москве, Харькове, Ленинграде проходят выставки его художественных работ, он избран почётным членом Общества по изучению Крыма, читает лекции по истории искусства, пишет воспоминания.

Но время относительного благополучия очень быстро сменяется «чёрной полосой»: с 1929 года здоровье Максимилиана Волошина резко ухудшилось. Помимо палеортрита, обострилась астма. На душевное состояние поэта давило обостренное чувство происходящего в стране – всё явственней давали о себе знать приближающиеся тридцатые, всё чаще приходили известия об арестах и гибели знакомых. Местные власти готовы были изменить своё решение относительно собственности Волошина на Дом Поэта в Коктебеле и подвергнуть художника социалистическому «уплотнению». Из-за волнений за судьбу Дома, который могли не просто отобрать, но и подвергнуть перестройке, фактически уничтожив любимейшее детище художника, 9 декабря 1929 года с Волошиным случился инсульт.

В 1931 году М.А.Волошин отказался от собственности на участок и передал дом матери и первый этаж своего дома Всероссийскому союзу советских писателей для устройства там дома творчества. Дом М.А. Волошина стал корпусом №1, а дом Е.О. Кириенко-Волошиной – корпусом №2 Дома творчества ВССП.

По словам очевидцев, душевное состояние Волошина в последний год жизни было ужасным. Любовь к человеку, которой он жил и спасался в годы кровавой русской бойни, не уберегла самого поэта. Летом 1931 года в Крыму и на всей Украине разразился страшный голод, вызванный насильственной коллективизацией, геноцидом властей против собственного народа. Человечность не совмещалась с бесчеловечностью и поэтому была упразднена как идеология, чуждая пролетариату, чуждая социализму сталинского типа, противная духу диктаторского режима. В этом расчисленном и процеженном восприятии художественных ценностей не было места для поэзии Волошина. Чувствуя, как уходит из-под ног последняя почва, что держала его, поэт начинает обдумывать способ самоубийства. Склоняется к тому, чтобы «расстреляться» - написать несколько правдивых стихов о «текущем моменте», сказать, всё, что считает нужным и умереть. Грести «против течения» уже не было сил.

Летом 1932 года Максимилиан Александрович Волошин заболел воспалением лёгких, лечиться не стал и умер 11 августа 1932 года, в возрасте 56 лет. Согласно своему завещанию, поэт похоронен на горе Кучук-Енишары (впоследствии получившей название Волошинской). «На верху Карадага есть могила магометанского святого, а на этой вершине - могила Волошина, русского святого», - говорили о нём местные татары.

Память

Дом Максимилиана Волошина – Дом Поэта продолжал играть значительную роль в культуре и литературном процессе ХХ века и после ухода хозяина. Символ свободомыслия и свободотворчества, он привлекал в Коктебель творческую интеллигенцию. В разное время в Доме Поэта работали и отдыхали известнейшие деятели культуры и науки: Н. Гумилев, В. Брюсов, С. Соловьев, В. Ходасевич, О. Мандельштам, М. и А. Цветаевы, Г. Шенгели, К. Чуковский, И. Эренбург, А. Толстой, М. Булгаков, М. Горький, В. Вересаев, А. Габричевский, Н. Замятин, Л. Леонов, М. Пришвин, К. Паустовский, К. Тренев, А. Твардовский, И. Бродский, В. Аксенов, К. Петров-Водкин, Б. Кустодиев, В. Поленов, Св. Рихтер и многие другие.

На втором-третьем этажах дома М.А.Волошина до 1976 года проживала его вдова Мария Степановна Волошина (Заболоцкая). Она сохранила мемориальную обстановку комнат Максимилиана Александровича и сберегла Дом Поэта, его библиотеку и архив.

Имя Максимилиана Волошина замалчивалось официальными властями вплоть до 1977 года, когда к 100-летию со Дня рождения поэта удалось выпустить маленькую книжечку его стихов с большими купюрами. Почти шестьдесят лет в культурной среде его стихи переписывались от руки и перепечатывались на машинке, редкие выставки его акварелей вызывали огромный интерес.

По просьбе М.С. Волошиной в 1975 году были начаты работы по созданию музея, и лишь 1 августа 1984 года Дом-музей М.А. Волошина широко распахнул двери для посетителей. Это была ещё одна маленькая победа культуры над идеологией.

Дом-музей М.А. Волошина сегодня является одним из уникальнейших музеев, сохранивших аутентичность коллекции в мемориальном здании. Почти вся мебель в Доме сделана руками хозяина и представляет собой произведения искусства с росписями, инкрустациями и выжиганием. Дом наполнен предметами, книгами и раритетами, приобретенными, подаренными, привезенными из-за границы. Волею судьбы и усилием многих людей все эти вещи сохранялись на местах, определенных им хозяином на столетие ранее, и вместе с архивом и художественным наследием Максимилиана Волошина сегодня составляют фондовую коллекцию музея, насчитывающую более 55 тыс. единиц хранения. Для Европы, пережившей не одну войну, это - редчайшее явление в музейном мире.

Максимилиа́н Алекса́ндрович Воло́шин (фамилия при рождении — Кирие́нко-Воло́шин ; 16 мая1877, Киев, Российская империя — 11 августа1932, Коктебель, Крымская АССР, РСФСР, СССР) — русскийпоэт, переводчик, художник-пейзажист, художественный и литературный критик.

Максимилиан Кириенко-Волошин (родился 16 (28) мая 1877 года в Киеве, в семье юриста, коллежского советника).

Вскоре после рождения сына у родителей Волошина произошёл разрыв отношений, Максимилиан остался с матерью, Еленой Оттобальдовной (урождённой Глазер, 1850—1923), родственные и творческие отношения с ней поэт поддерживал до конца её жизни. Отец Максимилиана умер в 1881 году.

Раннее детство прошло в Таганроге и Севастополе.

Свое среднее образование Волошин начал в 1-й Московской гимназии.

Когда они с матерью переехали в Крым в Коктебель (1893), Максимилиан пошёл в Феодосийскую гимназию (здание сохранилось, ныне в нём Феодосийский Государственный Финансово-Экономический Институт (ФГФЭИ)). Пешеходный путь из Коктебеля в Феодосию составляет около семи километров по гористой пустынной местности, поэтому Волошин жил на съемных квартирах в Феодосии.

С 1897 по 1899 год Максимилиан учился в Московском университете, был отчислен «за участие в беспорядках» с правом восстановления, продолжать обучение не стал, занялся самообразованием. В 1900-х много путешествовал, занимался в библиотеках Европы, слушал лекции в Сорбонне. В Париже он также брал уроки рисования и гравюры у художницы Е. С. Кругликовой.

Вернувшись в начале 1903 года в Москву, легко становится «своим» в среде русских символистов ; начинает активно публиковаться. С этого времени, живя попеременно то на родине, то в Париже, много делает для сближения русского и французского искусства; с 1904 годаиз Парижа регулярно посылает корреспонденции для газеты «Русь» и журнала «Весы», пишет о России для французской прессы.

23 марта 1905 года в Париже стал масоном получив посвящение в масонской ложе «Труд и истинные верные друзья» № 137 (ВЛФ). В апреле того же года перешёл в ложу «Гора Синайская» № 6 (ВЛФ).

В апреле 1906 года женится на художнице Маргарите Васильевне Сабашниковой и поселяется с ней в Петербурге. Их сложные отношения отразились во многих произведениях Волошина.

В 1907 году Волошин принимает решение об отъезде в Коктебель. Пишет цикл «Киммерийские сумерки». С 1910 года он работает над монографическими статьями о К. Ф. Богаевском, А. С. Голубкиной, М. С. Сарьяне, выступает в защиту художественных групп «Бубновый валет» и «Ослиный хвост» (хотя сам стоит вне литературных и художественных групп).

22 ноября 1909 года между Волошиным и Н. Гумилёвым состоялась дуэль на Чёрной речке. Секундантом Гумилева стал Евгений Зноско-Боровский. Секундантом Волошина был граф Алексей Толстой. Причиной дуэли была поэтесса Елизавета Дмитриева, с которой Волошин сочинил весьма успешную литературную мистификацию — Черубину де Габриак. Её он просил о ходатайстве для вступления в антропософское общество, их переписка длилась всю жизнь, до смерти Дмитриевой в 1928 году.

Первый сборник «Стихотворения. 1900—1910» вышел в Москве в 1910 году, когда Волошин стал заметной фигурой в литературном процессе: влиятельным критиком и сложившимся поэтом с репутацией «строгого парнассца». В 1914 году выходит книга избранных статей о культуре — «Лики творчества»; в 1915 — книга страстных стихотворений об ужасе войны — «Anno mundi ardentis 1915» («В год пылающего мира 1915»). В это время он всё больше внимания уделяет занятиям живописью, пишет акварельные пейзажи Крыма, выставляет свои работы на выставках «Мира искусства».

13 февраля 1913 года Волошин в Политехническом музее прочитал публичную лекцию «О художественной ценности пострадавшей картиныРепина». В лекции им была высказана мысль, что в самой картине «таятся саморазрушительные силы», что именно её содержание и художественная форма вызвали агрессию против неё.

Летом 1914 года, увлечённый идеями антропософии, Волошин приезжает в Дорнах (Швейцария), где вместе с единомышленниками более чем из 70 стран (в том числе Андрей Белый, Ася Тургенева, Маргарита Волошина и др.) приступает к постройке Гетеанума — храма святого Иоанна, символа братства народов и религий.

В 1914 году Волошин пишет письмо Военному министру России Сухомлинову с отказом от военной службы и участия «в кровавой бойне» Первой мировой войны.

осле революции Максимилиан Волошин окончательно осел в Коктебеле, в доме, построенном в 1903—1913 годах его матерью Еленой Оттобальдовной Волошиной. Здесь он создал множество акварелей, сложившихся в его «Коктебельскую сюиту». М. Волошин часто подписывает свои акварели: «Твой влажный свет и матовые тени дают камням оттенок бирюзы» (о Луне); «Тонко вырезаны дали, смыты светом облака»; «В шафранных сумерках лиловые холмы»… Эти надписи дают некоторое представление об акварелях художника — поэтических, прекрасно передающих не столько реальный пейзаж, сколько настроение, им навеваемое, бесконечное неутомительное разнообразие линий холмистой «страны Киммерии», их мягкие, приглушенные краски, линию морского горизонта — какой-то колдовской, все организующий прочерк, облака, истаивающие в пепельном лунном небе. Что позволяет отнести эти гармоничные пейзажи к Киммерийской школе живописи.

В годы Гражданской войны поэт пытался умерить вражду, спасая в своём доме преследуемых: сперва красных от белых, затем, после перемены власти, — белых от красных. Письмо, направленное М. Волошиным в защиту арестованного белыми О. Э. Мандельштама, весьма вероятно, спасло того от расстрела.

В 1924 году с одобрения Наркомпроса Волошин превращает свой дом в Коктебеле в бесплатный дом творчества (впоследствии — Дом творчества Литфонда СССР).

9 марта 1927 года зарегистрирован брак Максимилиана Волошина с Марией Степановной Заболоцкой (1887—1976), которая став женой поэта, разделила с ним трудные годы (1922—1932) и была его опорой. После смерти поэта она сумела сохранить его творческое наследие и сам «Дом поэта», что является ярким примером гражданского мужества.

Волошин скончался после второго инсульта 11 августа 1932 года в Коктебеле и был похоронен на горе Кучук-Янышар вблизи Коктебеля. Свой дом Волошин завещал Союзу писателей.

Творчество Максимилиана Александровича имело и имеет большую популярность. Среди людей, на которых повлияли его труды, были Цветаева, Жуковский, Ануфриева и многие другие.

Библиография

• Волошин М. Автобиография. // Воспоминания о Максимилиане Волошине. — Сборник, сост. Купченко В.П., Давыдов З.Д. — М., Советский писатель, 1990 — 720 c.
• Волошин М. О самом себе. // Воспоминания о Максимилиане Волошине. — Сборник, сост. Купченко В.П., Давыдов З.Д. — М., Советский писатель, 1990 — 720 c.
• Волошин М. Стихотворения. 1900—1910 / Фронтисписы и рис. в тексте К. Ф. Богаевского; Обл. А. Арнштама. — М.: Гриф, 1910. — 128 с.
• «Лики творчества» (1914)
• Волошин М. Anno mundi ardentis. 1915 / Обл. Л. Бакста. — М.: Зерна, 1916. — 70 с.
• Волошин М. Иверни: (Избранные стихотворения) / Обл. С. Чехонина (Худ. б-чка «Творчество». N 9-10) — М.: Творчество, 1918. — 136 с.
• Волошин М. Демоны глухонемые / Рис., заставки и фронт. автора; Портр. поэта на обл. К. А. Шервашидзе. — Харьков: Камена, 1919. — 62 с.
• Волошин М. Усобица: Стихи о революции. — Львов: Живое слово, 1923. — 24 с.
• Волошин М. Стихи о терроре / Обл. Л. Голубева-Багрянородного. — Берлин: Кн-во писателей в Берлине, 1923. — 72 с.
• Волошин М. Демоны глухонемые / Обл. Ив. Пуни. Изд. 2-е. — Берлин: Кн-во писателей в Берлине, 1923. — 74 с.
• Волошин М. Пути России: Стихотворения / Под ред. и с предисл. Вяч. Завалишина. — Регенсбург: Эхо, 1946. — 62 с.
• Максимилиан Волошин — художник. Сборник материалов. — М.: Советский художник, 1976. — 240 с. илл.

Живописные работы

• «Испания. У моря» (1914)
• «Париж. Площадь Согласия ночью» (1914)
• «Два дерева в долине. Коктебель» (1921)
• «Пейзаж с озером и горами» (1921)
• «Розовые сумерки» (1925)
• «Холмы, иссушенные зноем» (1925)
• «Лунный вихрь» (1926)
• «Свинцовый свет» (1926)

МАКСИМИЛИАН ВОЛОШИН (1877-1932)

От других поэтов Серебряного века М. А. Волошин отличается, пожалуй, наибольшей художественной амплитудой. В его творчестве сошлись, казалось бы, несоединимые стили и жанры: строгие по форме сонеты и громоздкие произведения, близкие к ритмической прозе; трепетные любовные стихи и архисложные философские поэмы; символистско-эзотерические откровения и страстная гражданская лирика. Волошин не примыкал к литературным группам и течениям, проходил по жизни "близкий всем, всему чужой". Он вошел в историю литературы как "гений места", художник, воссоздавший в своих стихах и акварелях суровый облик Киммерии, восточного Крыма. Его дом в Коктебеле стал, по выражению А. Белого, "одним из культурнейших центров не только России, но и Европы". Сюда съезжались видные поэты, художники, артисты: А. Н. Толстой и О. Э. Мандельштам, В. В. Вересаев и М. А. Булгаков, Н. С. Гумилев и М. И. Цветаева, И. Г. Эренбург и Е. И. Замятин, К. С. Петров-Водкин и А. П. Остроумова-Лебедева. Именно здесь, на антресолях за цветным панно, скрывался от красных муж М. И. Цветаевой подпоручик С. Я. Эфрон, а в дни иные прятался от белых секретарь Феодосийского комитета большевиков И. Хмилько-Хмельницкий, косвенное свидетельство чему мы находим в самом известном и во многом итоговом стихотворении Волошина "Дом поэта". Художник жил в Крыму - месте, где трагизм национальной усобицы воспринимался особенно остро. Волошин, пожалуй, единственный, кто оставил поэтическую летопись этой страшной эпохи.

Творческая биография и художественный мир М. А. Волошина

Максимилиан Александрович Кириенко-Волошин родился 16 мая 1877 г. в Киеве, в дворянской семье. Его отец, член Киевской палаты уголовного и гражданского суда, умер, когда мальчику было четыре года. Воспитанием ребенка занималась мать - Елена Оттобальдовна (урожденная Глазер), женщина широко образованная, с сильным характером. С 12 лет Волошин начинает писать стихи. Одно из стихотворений было напечатано в 1895 г., но сам поэт считал своим подлинным литературным дебютом публикацию стихотворений в журнале "Новый путь" в 1903 г. Окончив гимназию, юноша поступает на юридический факультет Московского университета, однако вскоре за "склонность к разного рода агитациям" и участие в беспорядках его отчисляют из студентов и высылают в Феодосию под негласный надзор полиции.

Волошин не воспринимает это как удар судьбы. Осенью 1899 г. он впервые посещает Европу, а спустя год отправляется на строительство Ташкентско-Оренбургской железной дороги. Средняя Азия, Восток, пустыня, "исступлённо-синее небо", осколки древних цивилизаций - все это оставляет в душе поэта неизгладимый след (стихотворение "Пустыня", 1901). Однако Волошина влечет в Париж. С ранних лет его захватывают французская литература и искусство. Совсем еще молодым человеком Волошин наметил для себя жизненную программу, в основе которой лежит стремление

Все видеть, все понять, все знать, все пережить, Все формы, все цвета вобрать в себя глазами, Пройти по всей земле горящими ступнями, Все воспринять и снова воплотить.

("Сквозь сеть алмазную зазеленел восток...", 1903 1904) "Земля настолько маленькая планета, что стыдно не побывать везде", - писал поэт матери в конце 1901 г. Но именно Париж оказался для него воистину преддверьем "В просторы всех веков и стран, / Легенд, историй и поверий...", стал родиной духа, школой художественного и поэтического мастерства. Волошину приписывают такую установку: "Учиться в Париже, работать в Коктебеле". В Париже он, но собственному признанию, впервые "подошел к живописи", выработал свой стиль. Поэт испытывает потребность "пройти сквозь латинскую дисциплину формы", и это ему удается. В технике стихосложения он достигает подлинных высот; осваивает наисложнейшее искусство сонета: немалое влияние оказал на него в этом плане парнасец Ж.-М. де Эредиа, чьи сонеты Волошин переводил в 1904 г. Поэт наслаждается атмосферой столицы Франции, пишет стихи, которые вскоре составят цикл "Париж" - своего рода объяснение в любви этому городу, элегическая песнь прощания с уходящей молодостью. По словам самого Волошина, он предпочитал учиться "художественной форме - у Франции, чувству красок - у Парижа <...> строю мысли - у Бергсона, скептицизму - у Анатоля Франса, прозе - у Флобера, стиху - у Готье и Эредиа". Но в методе "подхода к природе, изучения и передачи ее" художник стоял "на точке зрения классических японцев (Хокусан, Утамаро)". Эта западно-восточная ориентация в ее органичном творческом преломлении при глубоко русских корнях - явление в нашей поэзии довольно редкое.

Из всего духовно-эстетического многообразия творчества Волошина можно выделить две художественные вселенные: Париж (Франция) и Коктебель (Киммерия). Однако два этих мира не существуют в сознании поэта изолированно. Их сближает ощущение истории, вливающейся в "сегодня". Знаменательно, что "древний яд отстоснной печали" Парижа он ощущает особенно остро

На дне дворов, под крышами мансард, Где юный Дант и отрок Бонапарт Своей мечты миры в себе качали.

Когда читаешь сонеты Волошина, посвященные французской революции, сознание невольно переносит их на русскую почву.

С достаточной долей условности в творчестве поэта можно выделить три основных периода: ранний этап, произведения 1900-х - начала 1910-х гг., отмеченные символистско-импрессионистическими веяниями, влиянием оккультизма; переходный период, связанный с событиями Первой мировой войны, изживанием антропософской мистики; заключительную фазу - творчество эпохи революции и гражданской войны, историософские размышления о судьбе России, осмысление "трагедии материальной культуры", усиливающееся влияние православной религии. Последнее, послевоенное, десятилетие в жизни поэта не представляет собой качественно нового этапа и является своеобразным подведением итогов творчества.

"Годы странствий" - так называется первый цикл первого сборника стихотворений Волошина, вышедшего в 1910 г. ("Стихотворения. 1900-1910"). Этим же словосочетанием сам он определяет соответствующий этап своего жизненного пути.

"В эти годы - я только впитывающая губка. Я весь - глаза, весь - уши. Странствую по странам, музеям, библиотекам: Рим, Испания, Балеары, Корсика, Сардиния, Андорра... Лувр, Прадо, Ватикан, Уффици... Национальная библиотека. Кроме техники слова овладеваю техникой кисти и карандаша", - пишет Волошин в своей автобиографии.

Мотив странничества - один из главных у Волошина. Это и длительные странствия поэта по пустыням Азии и Средиземноморью, и духовные скитания, поиски истины. Поэт воспринимает свой путь в неразрывной связи с целым мирозданием, с историей человечества. Помимо парнасцев, Волошин испытывает на себе воздействие французских символистов. А летом 1905 г. берется за перевод бельгийского поэта Эмиля Верхарна, также отдавшего дань символистским исканиям. Сотрудничает он и с русскими символистами (В. Я. Брюсовым, К. Д. Бальмонтом, Ф. Сологубом и др.), печатается в их журналах, участвует во многих художественных начинаниях. Однако символизм не является всепроникающим художественным методом Волошина. В 1910 г. в статье "Анри де Ренье" он определяет свою творческую манеру как новый реализм (неореализм), воспринимающийся как синтез традиционного реализма XIX в., импрессионизма ("реалистического индивидуализма") и символизма. Волошину импонирует Репье, заслуга которого состоит в том, что он придал стиху символистов чувственную сказочность, "неторопливую прозрачность, а новым символам - четкость и осязаемость". Русский поэт надолго усвоит творческий принцип Репье: "воссоздать, обессмертить в себе самом и вне себя убегающие мгновения", через мимолетное выразить вечное.

Но так или иначе символистская отвлеченность и запредельность духа, изыскания в области искусства и философии не отвращают поэта от земных проблем. "Дух мой в России..." - пишет Волошин, живя в Париже, уже тогда, в 1906 г., ощущая, что "в мире клубятся кровавые сны..." Один из приездов в Россию оказывается для поэта особенно памятным: он становится свидетелем расстрела мирного шествия 9 января 1905 г. Свои впечатления от этого жуткого зрелища Волошин отразил в статье "Кровавая неделя в Санкт-Петербурге", написанной на французском языке. Больше всего его потрясло то, что стреляли по безоружным людям, женщинам и детям, по иконам. Тема исторического возмездия, народного возмущения овладевает творческим воображением поэта ("Предвестия", 1905; "Ангел Мщенья", "Голова madame de Lamballe" - оба 1906, и др.). В стихотворении "Ангел Мщенья" он пишет:

Народу русскому: Я скорбный Ангел Мщенья! Я в раны черные - в распаханную новь Кидаю семена. Прошли века терпенья. И голос мой - пабат. Хоругвь моя, как кровь.

Объект мщения выглядит в стихотворении чрезвычайно неопределенно, расплывчато:

Меч Справедливости - карающий и мстящий - Отдам во власть толпе... И он в руках слепца Сверкнет стремительный, как молния, разящий. Им сын зарежет мать, им дочь убьет отца.

Уже здесь - предвидение разгула демонических, с точки зрения Волошина, сил гражданской войны, разрывающей семьи, утверждение тождества палача и жертвы, виновного и наказующего. Каждый, полагает Волошин, воспринимает справедливость по-своему, и каждый считает свое понимание единственно верным и нравственным. Поэтому, пишет он в статье "Пророки и мстители" (1906), "идея справедливости - самая жестокая и самая цепкая из всех идей, овладевавших когда-либо человеческим мозгом. Когда она вселяется в сердца и мутит взгляд человека, то люди начинают убивать друг друга... Кризисы идеи справедливости называются великими революциями". Поэт ощущает дыхание первой русской революции, но придает надвигающимся событиям мистико-символический характер, наполняя смысловую ткань своих стихов библейскими образами и реминисценциями.

Характерна заключительная строфа стихотворения "Ангел Мщенья". Здесь слова Иисуса Христа, обращенные к одному из учеников: "...возврати меч твой в его место, ибо все взявшие меч мечом погибнут" (Мф. 26:52), а также образ чаши с вином ярости, напоившим и сделавшим безумными народы (Иер. 25:15-16), приобретут в творчестве Волошина концентрированный, символический смысл:

Не сеятель сберет колючий колос сева. Принявший меч погибнет от меча. Кто раз испил хмельной отравы гнева, Тот станет палачом иль жертвой палача.

Впрочем, говорить о том, что писатель живет в это время только революционными событиями и политикой, было бы величайшим заблуждением. Период с 1905 по 1912 г. сам Волошин определяет как "блуждания духа": "Буддизм, католичество, магия, масонство, оккультизм, теософия,

Р. Штейнер. Период больших личных переживаний романтического и мистического характера". Именно в это время переживает он роман со своей будущей женой М. В. Сабашниковой, которой посвящает известные стихи: "Письмо", "Танах", "Мы заблудились в этом свете...", "В мастерской" и др. Маргарита Сабашникова, художница и поэтесса, становится для Волошина поэтической музой, олицетворением женственности и красоты, пережившей века. Не случайно в художественном сознании писателя любимая им земная женщина ассоциируется с царицей Древнего Египта Танах, той самой, что упразднила у себя в стране многобожие и установила культ бога солнца Атона.

Говоря о любовной поэзии Волошина, нельзя пройти мимо философского учения В. С. Соловьева, оказавшего значительное влияние на мировосприятие поэта. Соловьевская этика любви, мотив Вечной Женственности ощущаются в творчестве Волошина в цикле стихов "Ainori Amara Sacrum" ("Святая горечь любви", 1903-1907) и стихотворении "Она" (1909).

К середине 1900-х гг. следует приурочить увлечение поэта теософией - мистическим учением, в котором его основательница Е. П. Блаватская соединила элементы брахманизма, индуизма и буддизма, а также антропософией - западным вариантом теософии, который разрабатывал Р. Штайнер (в волошинской транскрипции - Штейнер). Захваченный новыми идеями, Волошин ощущает земную жизнь как миг, выхваченный из космического времени, а человеческое "Я" как некое "ядро", носимое в "коридорах" вечности и периодически воплощающееся в телесных оболочках. Эти идеи находят отражение в стихотворениях, составляющих небольшой цикл "Когда время останавливается" (1903-1905):

В безднах скрывается новое дно, Формы и мысли смесились. Все мы уж умерли где-то давно... Все мы еще не родились.

Рудольф Штайнер и его последователи считали, что человек в своей стадии земного воплощения является промежуточной фазой эволюции его духовного "Я". Материя вторична, она развилась из духа. Это же можно сказать и о земном шаре: прежде чем дойти до своей нынешней стадии, он проходил через три фазы телесного воплощения, перемежаемые состоянием чистой духовности. Первое планетарное воплощение Земли - Сатурн (сатурническая стадия), второе воплощение - Солнце, третье - Луна. Без знания этой антропософской концепции невозможно интерпретировать стихи Волошина "Сатурн", "Солнце" и "Луна" (1907). Отголоски штайперовского учения ощутимы в стихотворениях "Кровь" и "Грот нимф" (1907), а также в более поздних стихах: "Пещера" (1915) и "Материнство" (1917).

Целый набор образов антропософской космогонии заключает в себе стихотворение "Сатурн". Здесь и почти духовное состояние Земли на первой стадии своего существования (у Волошина - "сгущение звездного сока"), и идея Штайнера о том, что в космическом становлении человека участвуют духи воли ("творящих числ и воль мерцающий поток"), и мысль о том, что Земля и нечто, предшествующее человечеству, состояли сначала из "воли", потом из "тепла", наконец, из "света" ("мерцающий поток") и "звука" ("живые ткани тел, но тело было звук"). Не случайно очень ценила это стихотворение близкая знакомая Волошина, теософ А. Р. Минцлова. Именно с ней проходит поэт в 1905 г. "мистерию готических соборов", что получает отклик в цикле стихотворений "Руанский собор" (1907). Волошин чрезвычайно высоко ценил готику как законченное выражение средневековой культуры. По замыслу поэта, композиция цикла из семи стихотворений представляет собой символическую архитектонику: "Семь ступеней крестного пути соответствуют семи ступеням христианского посвящения, символически воплощенного в архитектурных кристаллах готических соборов".

Венок сонетов "Corona Astralis" (1909), по словам Волошина, выражает его "отношение к миру", заключающее в себе синтез религии, науки и философии. Здесь отчетливее, чем где-либо, слышится мотив древности человеческого духа в его связях с Космосом. Он погружен в земную жизнь, по при этом тоскует о вечности:

И бродит он в пыли земных дорог, - Отступник жрец, себя забывший Бог, Следя в вещах знакомые узоры.

Волошин принадлежит к числу тех немногих, кто смутно помнит "как отсветы реального бытия, свои странствия по обратно направленному времени". Подобные люди (или пророки) "знают так много, что едва в силах вынести этот страшный груз. И страшнее всего - что нет у них возможности предостеречь людей от возможного грядущего, ибо им не верят <...> Вот они-то и есть вечные странники, идущие агасферовыми путями, которые за прозрачность для них прошлого и будущего платят страшную цепу: они обречены на вечное внутреннее одиночество..."

Закрыт нам путь проверенных орбит, Нарушен лад молитвенного строя... Земным богам земные храмы строя, Нас жрец земли земле не причастит.

Пессимизм поэта имеет не столько житейско-психологическую подоплеку (разрыв с женой), сколько мистико-антропософские очертания. Но он вызван и осознанием изначального трагизма положения поэта в мире, его вечной земной неустроенности. "Corona Astralis" - это весть об уготованной ему миссии Искупителя человеческих пороков и заблуждений:

Изгнанники, скитальцы и поэты, - Кто жаждал быть, но стать ничем не смог... У птиц - гнездо, у зверя - темный лог, А посох - нам и нищенства заветы.

С 1906 по 1914 г. Волошин живет в России, в Москве и Петербурге, летние месяцы проводит в Коктебеле, ощущая свое внутреннее родство с "землей, насыщенной эллинизмом и развалинами Генуэзских и Венецианских башен". Здесь, начиная с 1903 г., на самом берегу моря, строится его дом, приют творческого вдохновения, своеобразная Мекка для многочисленных служителей искусства и литературы. Ктшерии - так на старинный лад называл поэт восточную область Крыма - Волошин посвятил более 60 стихотворении (наиболее известные из них вошли в циклы "Киммерийские сумерки" и "Киммерийская весна"), восемь статей, не говоря уже об акварелях и сделанных на них стихотворных надписях. Киммерийская живопись и поэзия Волошина взаимодополняют друг друга. При этом киммерийские стихи поэта - не пейзажная лирика, а "слепок души" этих мест, образ сегодняшний и вечный. То же можно сказать и о живописи: это не просто фотографическое воспроизведение крымской экзотики. С одной стороны, пейзажи Волошина конкретны и узнаваемы, реалистичны в лучшем смысле этого слова при всей условности использования цветов. С другой стороны, акварели Волошина - философские произведения, несущие на себе печать этой древней страны.

"Годы перед войной я провожу в коктебельском затворе, и это дает мне возможность вновь сосредоточиться на живописи..." - говорится в автобиографии поэта. Киммерийскую гармонию разрушила начавшаяся мировая бойня. За неделю до рокового выстрела в Сараево поэт но предложению своей бывшей жены выезжает в Швейцарию, в Дорнах, чтобы принять участие в строительстве Гётеанума (храма святого Иоанна), который должен был символизировать единение религий и наций. В этот период религиозный пацифизм - основное начало мировосприятия поэта, проявившееся в стихах, которые составили сборник "Аnnо Mundi Ardentis. 1915" ("В год пылающего мира. 1915", 1916). Он в чем-то близок Ромену Роллану, сформулировавшему свою позицию в сборнике статей "Над схваткой". "Один среди враждебных ратей", Волошин как бы вбирает в себя боли человечества, судороги мира, чувствуя и свою ответственность - поэта, мыслителя, гуманиста - за происходящее, и свое бессилие. Как ратник ополчения второго разряда Волошин подлежал призыву в армию. Не желая стать дезертиром и прятаться за хрупкими степами антропософского храма в Дорнахе или Национальной библиотеки в Париже, весной 1916 г. он едет в Россию, а уже осенью Волошина призывают в армию. Он официально обращается к военному министру, отказываясь "быть солдатом как европеец, как художник, как поэт" и выражает готовность понести за это любое наказание. С этого момента Волошин уже никогда не покидает родину. Мучительно трудно он воспринимает Октябрьскую революцию и гражданскую войну. Живет в Коктебеле, много работает. В печати одна задругой появляются его книги: "Иверни" (1918), "Верхарн: Судьба. Творчество. Переводы" (1919), "Демоны глухонемые" (1919). Поэт становится свидетелем тех ужасов, жуткая наглядность которых поражает нас в стихотворении "Террор" (1921) и других произведениях из цикла "Усобица" (1919-1922).

Книга поэм "Путями Каина" (1922-1926) представляет собой историософское и культурологическое исследование цивилизации, в котором, по словам Волошина, сформулированы все его "социальные идеи, большею частью отрицательные". Художник определяет свой основной принцип мировосприятия (в смысле космическом и социальном): гармония равновесий ("Космос", 1923), из самого себя рождающееся противотворство, которое является источником существования мира, его способом и формой. "Мир осязаемых и стойких равновесий" обречен на распад, хотя и сохраняет некоторую надежду на спасение. Автор книги во многом отталкивается от теории Освальда Шпенглера ("Закат Европы"), пафос которой составляют безысходное круговращение истории (идея "судьбы-времени") и неминуемая гибель культуры перед лицом механистическо-потребительской цивилизации. Беда человека в том, что, подобрав ключи к запретным тайнам природы, он "преобразил весь мир, но не себя". В отличие от древних, современный европеец не учитывает "моральной сущности" сил природы. Любая созданная им машина на почве человеческой жадности превращается в демона и порабощает своего создателя ("Машина", 1922). Причем подразумевается каждый "...продешевивший дух / За радости комфорта и мещанства" - независимо от того, пролетарий он или буржуа. Человеческая мораль, отмечает Волошин вслед за М. Метерлинком и П. де Сен-Виктором, всегда считалась только с силой. Выражением се был сначала кулак, потом меч и, наконец, порох, с изобретением которого человечество устремилось к пропасти. Оно обречено стать "желудочным соком" в пищеварении "нескольких осьминогов" промышленности, если не встанет на путь самоограничения своих эгоистических интересов. Только "личное моральное осознание" всего происходящего может противостоять войне и распаду, считает поэт, ведь каждый "добровольно принял на себя свою жизнь и на Суде даст свой индивидуальный ответ, который будет иметь в себе значение космическое". Не случайно апокалипсическим образом Суда, видением "внутри себя" "солнца в звездном круге" ("Суд", 1915) завершается книга Волошина.

В ноябре 1920 г. в Крыму окончательно установилась советская власть. Волошин изъявляет желание читать лекции в открывающемся народном университете, который возглавляет В. В. Вересаев. Поэт активно участвует в культурном строительстве, заботится о сохранении памятников истории. Его избирают почетным членом Российского общества по изучению Крыма, и Волошин делится своими знаниями с геологами, археологами, вулканологами, историками-краеведами. Он живет в своем коктебельском доме, который вновь становится пристанищем для многих ученых, художников, литераторов, артистов. Вновь звучат стихи, ставятся спектакли, читаются доклады, устраиваются прогулки по Карадагу. Надежной хранительницей домашнего очага становится вторая жена художника Мария Степановна Заболоцкая. Но, увы, ухудшалось здоровье. Очень болезненно переживал Волошин удар, нанесенный ему ортодоксальной прессой1. Тяжелым было и материальное положение. Лишь в ноябре 1931 г. по постановлению Совнаркома РСФСР поэту (вместе с А. Белым и Г. И. Чулковым) была назначена пожизненная персональная пенсия. В августе 1932 г. Максимилиана Волошина не стало.

Поэзия М. Волошина шире любого ее восприятия -именно здесь коренятся связанные с этим закономерности и парадоксы. Его стихи о России запрещались как при большевиках, так и при "добровольцах", а впервые исполнялись с эстрады в еврейском литературном обществе Феодосии. При жизни поэта и в последующие пять-шесть десятилетий его произведения распространялись "тайно и украдкой" в тысячах экземпляров. Стихотворение "Русская революция" (1919) приводило в восторг таких полярных людей, как В. М. Пуришкевич и Л. Д. Троцкий. В 1919 г. белые и красные, захватывая по очереди Одессу, начинали свои воззвания одними и теми же словами из волошинского "Брестского мира" (1917). Все это убеждало поэта в том, что "в моменты высшего разлада" ему "удавалось, говоря о самом спорном и современном, находить такие слова и такую перспективу, что ее принимали и те и другие". Однако, собранные в книгу, эти стихи не пропускались ни правой, ни левой цензурой, поскольку ни та, ни другая не могли принять главную установку Волошина: "Человек... важнее его убеждений. Поэтому единственная форма активной деятельности, которую я себе позволял, - это мешать людям убивать друг друга".

«Эх, не выпить до дна нашей воли,
Не связать нас в единую цепь!
Широко наше Дикое Поле,
Глубока наша Скифская степь!»
Максимилиан Волошин

Поэт, литературный и художественный критик, переводчик, мыслитель-гуманист и художник Максимилиан Волошин (1877-1932) был притягательной звездой для поколения литераторов Серебряного века, но неудобным мыслителем и поэтом для всех режимов. Во втором издании Большой советской энциклопедии (1951) Волошин характеризуется как представитель упадочнической космополитной поэзии символизма. Утверждается, что русский народ поэт знал плохо и не понял Великую Октябрьскую социалистическую революцию. В третьем издании БСЭ очень короткая заметка о поэте с указанием нескольких изданий до 1918 года.

Избранные стихи Волошина не вошли в Библиотеку русской советской поэзии в пятидесяти книжках «Россия — родина моя» (М., Художественная литература, 1967). Даже в разгул советской Перестройки в изданном фундаментальном труде «Русская советская поэзия» (М.: Издательство «Советская литература», 1990) его поэзии было выделено полторы страницы из 654-х со следующими пронзительными строками из «Ангела мщения» (1906, Париж):

«Не сеятель сберет колючий колос сева.
Принявший меч погибнет от меча.
Кто раз испил хмельной отравы гнева,
Тот станет палачом иль жертвой палача».

С отдельными произведениями поэта я познакомился давно, неоднократно посещал Дом Поэта в Коктебеле. Но истинным откровением стала книга Максимилиана Волошина «Коктебельские берега» (1990), если не считать бледные полиграфические репродукции акварелей. Издание было подготовлено Домом Поэта в Коктебеле.

Первое наиболее полное, научное с комментариями Собрание сочинений Максимилиана Волошина в двенадцати томах было издано под эгидой Института русской литературы (Пушкинский Дом) Российской Академии наук в 2003 - 2011 годы (М.: Эллис Лак) и насчитывает почти десять тысяч страниц.

***
Максимилиан Александрович Волошин (Кириенко-Волошин) родился 16 мая 1877 года в Киеве в семье юриста. Кириенко-Волошины - казаки из Запорожья, а по материнской линии — немцы, обрусевшие с 18 века. Вскоре родители расстались, и мальчик остался с матерью, Еленой Оттобальдовной (урождённой Глазер, 1850—1923). Отец умер в 1881 году.

Раннее детство прошло в Таганроге и Севастополе, затем в Москве, где мальчик поступил в 1-ю Московскую гимназию.
В 1893 году Елена Оттобальдовна вместе с гражданским мужем Павлом фон Тешем купила участок земли в Крыму в Коктебельской долине и выстроила дачу, которую сын-поэт откроет миру и сделает знаменитой. Здесь же приобрели участки и другие представители творческой интеллигенции, в том числе писатель-врач Викентий Вересаев.

Константин Богаевский В Коктебеле. Дом Максимилиана Волошина. 1905. Феодосийская картинная галерея им. И.К. Айвазовского.

Когда Макс переехал с матерью в Крым, по соседству с пустынной и почти безлюдной Коктебельской долиной была болгарская деревушка Коктебель. Мальчик пошёл в Феодосийскую гимназию (ныне в здании финансово-экономический институт). Волошин вспоминал, что когда отзывы о его московских «успехах» мать представила в феодосийскую гимназию, то директор развёл руками и сказал: «Сударыня, мы, конечно, вашего сына примем, но должен вас предупредить, что идиотов мы исправить не можем».
Расстояние от Коктебеля до Феодосии по дороге составляло 20 километров, а пешеходная тропа по гористой пустынной местности, хотя и была короче, но опаснее для путешествия, и гимназист жил на съёмных квартирах в Феодосии.

Волошин «застал Феодосию крохотным городком, приютившимся в тени огромных генуэзских башен, ещё сохранивших собственные имена — Джулиана, Климентина, Констанца… на берегу великолепной дуги широкого залива… В городе ещё оставались генуэзские фамилии… Тротуары Итальянской улицы шли аркадами, как в Падуе и в Пизе, в порту слышался итальянский говор и попадались итальянские вывески кабачков. За городом начинались холмы, размытые, облезлые, без признака развалин, но насыщенные какою-то большою исторической тоской». Поэт обращает внимание на фонтаны, «великолепные, мраморные»; их тридцать шесть, но они «без воды» — пресную воду привозили на пароходах из Ялты .

Феодосийские мужская гимназия была не хуже московских гимназий с первоклассным учителем русской словесности. Макс знакомится так же с преподавателем феодосийской женской гимназии Александрой Михайловной Петровой, знатоком истории и культуры Крыма, дружбу с которой сохранит на многие годы.

Художник Айвазовский одобрительно отзывался о рисунках талантливого юноши. Но в гимназические годы главной страстью юноши становят книги. Кончено, в дальнейшем он влюблялся в женщин, но считал их как необходимое и незаменимое средство для поэтического вдохновения.

По окончанию гимназии Волошин поступает в Московский университет, где учился с 1897 по 1899 года и был отчислен за участие в студенческих беспорядках с правом восстановления. Но Максимилиан принимает решение заняться самообразованием с помощью «умственных» путешествий, открывающих мир. У европейской и российской аристократии такая форма обучения была непременным условием качественного образования.

Волошин участвует в научной экспедиции в Среднюю Азию, а затем много путешествует по Европе (Франция с Корсикой, Германия, Испания, включая Балеарские острова, Италия с Римом и Сардинией), знакомится с деятелями культуры, посещает и работает в знаменитых библиотеках, слушает лекции в Сорбонне, Высшей русской школе и берет уроки рисования.

В мае 1901 года он вместе с попутчиками из южной Франции в предгорьях восточных Пиренеев пересек границу с крохотной Андоррой, которая и тогда жила за счет своеобразного оффшора — бартерной «контрабанды между Францией и Испанией, меняя быков на сигары».

Осенью 1901 года в Париже Макс посещает лекции в Сорбонне и в Высшей русской школе.

В результате знакомства с Европой, Волошин формулирует не только правила для путешественника: «Политическое развитие каждой партии — это история постепенного дискредитирования идеи, низведения её с ледяных вершин абсолютного познания в помойную яму, пока она не сделается пригодной для домашнего употребления толпы — этого всемирного, вечного, всечеловеческого мещанства».

Вернувшись в 1903 году в Москву, поэт входит в среду русских символистов и начинает активно публиковаться. Попеременно живет то на родине, то в Париже, где в 1905 году становится масоном.

Волошин знакомится с австрийским оккультистом, эзотериком и мистиком Рудольфом Штейнером, основателем немецкой секции Теософского общества, а затем «Антропософского общества», которое привлекло в свои ряды многих культурных людей, особенно впечатлительных женщин.

Первые увлечения и влюбленность способствуют развитию поэтического дара. Ольге Муромцевой, дочери профессора Московского университета и председателя Первой Государственной думы Сергея Муромцева, Макс посвятил прекрасное стихотворение «Небо запуталось звёздными крыльями…».

В апреле 1906 года Волошин женится на художнице Маргарите Сабашниковой (1882 - 1973) и после свадебного путешествия по Дунаю молодожены поселяются в Петербурге. В результате сложных отношений в 1907 году они расстались. Маргарита еще в 1905 году познакомилась с Рудольфом Штайнером и стала убежденным приверженцем антропософии. Штейнер оказался более практичным мужчиной, чем поэт. Пройдет немного времени и жена Волошина Маргарита Сабашникова увидит в нем идеал своей женской мечты. Несмотря на это, она регулярно приезжала в имение Волошиных в Коктебель. Во время Первой мировой войны Сабашникова жила в Швейцарии, где принимала участие в строительстве Гетеанума в Дорнахе. После Февральской революции 1917 года вернулась в Россию, но в 1922 году окончательно переехала в Германию, стала известным мастером религиозной и светской живописи.

В 1907 году Волошин пишет цикл «Киммерийские сумерки», с 1910 года уже в качестве критика — статьи о К. Ф. Богаевском, А. С. Голубкиной и М. С. Сарьяне, выступает в защиту художественных групп «Бубновый валет» и «Ослиный хвост».

После неудачной семейной жизни продолжились любовные увлечения, в результате образовался треугольник Николай Гумилев, Елизавета Дмитриева и Макс Волошин. Закончилось Это в ноябре 1909 года дуэлью двух поэтов на Черном речке. Почти как у Пушкина, но с благополучным исходом. Секундантом Волошина был граф Алексей Толстой. Причиной дуэли была поэтесса Елизавета Дмитриева, которая благодаря литературной мистификации Волошина успешно печаталась как Черубина де Габриак.

В 1910 году выходит первый сборник поэта «Стихотворения», в 1914 году — книга «Лики творчества» (избранные статьи о культуре), а в 1915 году — сборник стихотворений об ужасе войны — «Anno mundi ardentis» («В год пылающего мира»). Одновременно он пишет акварельные крымские пейзажи, выставляется на выставках «Мира искусства».

Накануне Первой мировой воны Волошин выезжает из Коктебеля в Швейцарию. Увлечённый идеями антропософии, он посещает Дорнах, где вместе с единомышленниками из многих стран приступает к постройке Первого Гётеанума — культурного центра основанного Штейнером антропософского общества.

Когда началась война, Волошин пишет письмо Военному министру Российской империи Сухомлинову с отказом от военной службы и участия «в кровавой бойне».

Осенью 1915 года поэт вновь посещает Испанию и Францию, в апреле 1916 года Макс прибывает в Петроград, а затем возвращается «на родину духа» в Коктебель.

Как вспоминала художница Елизавета Кривошапкина (1897-1988), в Коктебеле в доме Волошиных «много небольших побеленных комнат, в окна которых заглядывает то Карадаг, то море... и всюду гуляет свежий морской сквозняк и шуршит прибой. В этих комнатах обитало веселое племя «обормотов»: художники, поэты и немного людей других профессий. Все носили мало одежды: босые или в чувяках на босу ногу; женщины, в шароварах и с открытыми головами, эпатировали «нормальных дачников»...

***
Параллельно с Серебряные веком, по мнению Дмитрия Мережковского «наблюдалось резкое ухудшение человеческого качества и наступления эпохи «нравственных уголовников». Приближается самая трагическая страница в судьбе Крыма, занимающая особое место в биографии Поэта.
Эдуард Розенталь в книге «Планета Макса Волошина» (М.: Вагриус,2000) отмечает: «Макс Волошин был действительно убеждён в своей причастности к судьбам страны, не очень к нему ласковой… Большевизм, по его словам, оказался неожиданной и глубокой правдой о России, которую предстоит связать со всем нашим миросозерцанием… И всё же вера в Россию, в её будущее была стержнем его творчества».

***
Новая экономическая политика (НЭП) советской власти постепенно оживила торговлю и экономику, но постоянного заработка у поэта нет. Волошин с помощью Вересаева публикует в Москве три поэмы и книгу о художнике Сурикове. Фантастический гонорар в 93 млн. рублей, который вез посредник, был «экспроприирован» жуликом на рынке в Харькове. Хотя и без воров из-за огромной инфляции миллионы быстро теряли свою покупательную способность. Волошин временно устраивается экспертом Внешторга, но из-за вечного альтруизма теряет и эту работу.

Приходилось бегать «по учреждениям хлопотать о похоронах, муке, расстрелянных, больных, умирающих от голода » (из письма к матери от 25 апреля 1922 года)… И всё это в ущерб работе и сильно пошатнувшегося здоровья (артрит, мигрени). В 1922 году в Феодосии поэт сближается с медсестрой Марией (Марусей) Заболоцкой , которая после смерти матери Волошина переезжает на правах жены в Коктебель.

К середине 1920-х годов Максимилиан Волошин завершает фундаментальный труд «Путями Каина» представляющий собой историософское и культурологическое исследование цивилизации. Его творческий путь не ограничился поэзией и живописью, он постоянно созидал на рубежах многомерного пространства истории, культурологии, лирики и философии. Как отмечают исследователи его творчества, здесь он близок Велимиру Хлебникову, но в «историко-культурном контексте Серебряного века занимают противоположные позиции».
В творчестве Волошина Восток и Запад не разделим. В евразийской России поэт допускал образование Славии, «славянской южной империи, в которую, вероятно, будут втянуты и балканские государства, и области южной России». Она будет «тяготеть к Константинополю и проливам и стремиться занять место Византийской империи» , то есть стать Третьим Римом.
Среди философов Серебряного века Волошину близок Николай Бердяев, а в своем

представление истории поэт в значительной степени ориентируется на теорию Освальда Шпенглера («Закат Европы). Шпенглер связывал закат культуры с углублением бездуховности в обществе, отставанием нравственного прогресса от технологического прогресса, с ростом мировых космополитных городов.

Поэт Волошин считал, что спасти человечество может только встречный «поток творящей энергии», горение человеческой любви.

В феврале 1924 Волошин с Марусей Заболоцкой после пятилетнего перерыва выезжает в Москву и Петроград. 2-го апреля поэт в Кремле читал свои стихи Льву Борисовичу Каменеву (Розенфельду) и его супруге Ольге Давидовне (сестре Льва Троцкого). Преемник Владимира Ленина на должности Председателя Совета Труда и Обороны СССР, большой любитель поэзии и знаток литературы, похвалил поэта и дал такое «рекомендательное» письмо издателям, что наивному поэту, окрылённому оценкой государственного мужа, перекрыли кислород на несколько десятилетий.

Волошин был принят наркомом просвещения Анатолием Луначарского, одобрившего просьбы поэта предоставлять усадьбу в Коктебеле в качестве бесплатного дома творчества писатели. Только за лето 1925 года в нем перебывало 400 человек, что было для уже не молодого поэта «уже сверх человеческих сил».

***
Поэт, как и художник, не может творить без вдохновения, источником которого часто выступают женщины. Волошин как-то сказал соседу по Коктебелю писателю Вересаеву: «Женская красота есть накожная болезнь. Идеальную красавицу способен полюбить только писарь».

Волошин трезво охарактеризовал расставание с первой женой с Маргаритой Сабашниковой, которая «всю жизнь мечтала иметь бога, который держал бы её за руку и говорил, что следует делать, что не следует. Я им никогда не был. Она нашла его в лице Штейнера».

Только в зрелом возрасте Волошин встретил женщину, в которой оценил другие качества.

9 марта 1927 года поэт зарегистрировал брак с Марией Степановной Заболоцкой (1887, Петербург —1976, Коктебель), ставшей настоящим ангелом-хранителем для мужа и Дома Поэта. Её отец-поляк был квалифицированным рабочим-слесарем, а мать (урождённая Антонюк) происходила из семьи латгальских староверов. Говорят, что третья жена от Бога, но Волошину повезло со второй. Медицинский работник по образования, она стала музейным работником, экскурсоводом и писателем-беллетристом. Жена не только разделила с поэтом трудные годы, начиная с 1922-го, но сохранила в непростых условиях Дом Поэта и творческое наследие мужа.

Со второй половины 20-х годов поэзия Волошина под запретом, семья живет переводами, в частности Госиздат выплатил гонорар за переводы из Флобера.

12 сентября 1927 года произошло крымское землетрясение, Дом Поэта, хотя и скрипел, но выдержал разгул стихии. 9 декабря у поэта случился инсульт.

В стране начинается коллективизация, и Волошины попадают в список на раскулачивание. Как вспоминает один из очевидцев, кулаки «должны были составлять не менее 5 процентов от всех хозяйств. В посёлке наёмным трудом никто не пользовался, батраков вообще не было… В список попали все трудолюбивые семьи, имевшие лошадей либо другой скот, все владельцы сеялок, веялок и прочего инвентаря. Не забыли лавочника Сапрыкина и бывшего владельца кафе „Бубны“ грека Синопли… Лишение избирательных прав попа — моего дедушки, „кулака“ Волошина и многих других никого не взволновало. Гораздо больше пугало постановление от 30 января 1930 года Политбюро ВКП(б) о мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств». Поэт грустно шутил: «Подлежу уничтожению как класс».

Нашелся защитник из партийных работников, журналист. Его вмешательство на какое-то время создаёт Дому Поэта «иммунитет», коктебельской лавке приписано снабжать «поэта-художника Волошина» хлебом «по нормам 3-ей категории» (300 граммов на душу в сутки). С трудом, но назначается пенсия.

«Но смерть медленно и верно подбирается к поэту. Лёжа, он задыхается, и с 15 июля проводит ночи, сидя в кресле. Все его болезни, прошлые и настоящие, ополчаются против него: сердечная недостаточность, артрит, астма, воспаление лёгких, нарушение речи… Постепенно отказывают почки…» .

Волошин скончался после второго инсульта 11 августа 1932 года в Коктебеле и был похоронен на горе Кучук-Янышар вблизи Коктебеля.

Могила Максимилиана и Марии Волошиных на горе, с которой открывается панорама Кара-Дага, Коктебельской долины и бухты. На могилу не принято приносить цветы. Стало традицией выкладывать надгробие камешками с берегов Коктебельской бухты.


http://vashsudak.com/uploads/posts/2016-03/1456831800_2016-03-01_125949.jpg

Дом в Коктебеле Волошин завещал Союзу писателей, но его произведения не издавались по 1976 год. Некоторые почитатели творчества Волошина арестованы в период репрессий 1936 года. Например, русская поэтесса Наталья Ануфриева (1905 —1990) и её друг Даниил Жуковский были арестованы по доносу, в том числе за хранение стихов Волошина. Поэтессу сослали (в общем итоге на 16 лет), а Жуковский был расстрелян.

***
Исследователи творчества Волошина обратили внимание, что сочетание в одном лице поэта и художника не случайно, согласно японской трактовке: «Стихотворение — говорящая картина. Картина — немое стихотворение». Киммерия для поэта служила, прежде всего, сгустком мировой истории. Его киммерийские стихи являются не пейзажной лирикой, а сегодняшним и вечным слепком души этих мест. А в живописи Волошин считал — нужно рисовать не увиденное, а то, что знаешь.

«Максимилиан Волошин вошёл в историю русской культуры как «гений места», великий Пан Коктебель, строитель и хозяин Дома Поэта, поэт-летописец эпохи. Его называли домовым и лешим. Он уникален своей творческой широтой и гражданской позицией. Его историософия является по существу поэтической геофилософией.

1 августа 1984 года в Коктебеле состоялось торжественное открытие «Дом-музея Максимилиана Волошина». В 2007 году в Киеве была установлена мемориальная доска на бульваре Тараса Шевченко на доме, в котором родился поэт.

В память о Максимилиане Александровиче Волошине, выдающемся поэте, художнике и мыслителе, учреждена Международная Волошинская Премия.

Использованная литература:
Максимилиан Волошин Коктебельские берега: стихи, рисунки, акварели, статьи - Симферополь: Таврия, 1990. -248 с.
Максимилиан Волошин Стихотворения. — Л.: Советский писатель, 1977. (Библиотека поэта. Малая серия).
Максимилиан Волошин Избранное. — СПб: Диамант, 1997.
Сергей Пинаев Максимилиан Волошин, или себя забывший бог. — М.: Молодая гвардия, 2005. — 661 с. (ЖЗЛ)

Максимилиан Волошин «Дом поэта»
Дверь отперта. Переступи порог.
Мой дом раскрыт навстречу всех дорог.
В прохладных кельях, беленных извёсткой,
Вздыхает ветр, живёт глухой раскат
Волны, взмывающей на берег плоский,
Полынный дух и жёсткий треск цикад.
А за окном расплавленное море
Горит парчой в лазоревом просторе.
Окрестные холмы вызорены
Колючим солнцем. Серебро полыни
На шиферных окалинах пустыни
Торчит вихром косматой седины.
Земля могил, молитв и медитаций —
Она у дома вырастила мне
Скупой посев айлантов и акаций
В ограде тамарисков. В глубине
За их листвой, разодранной ветрами,
Скалистых гор зубчатый окоём
Замкнул залив Алкеевым стихом,
Асимметрично-строгими строфами.
Здесь стык хребтов Кавказа и Балкан,
И побережьям этих скудных стран
Великий пафос лирики завещан
С первоначальных дней, когда вулкан
Метал огонь из недр глубинных трещин
И дымный факел в небе потрясал.
Вон там — за профилем прибрежных скал,
Запечатлевшим некое подобье
(Мой лоб, мой нос, ощёчье и подлобье),
Как рухнувший готический собор,
Торчащий непокорными зубцами,
Как сказочный базальтовый костёр,
Широко вздувший каменное пламя,
Из сизой мглы, над морем вдалеке
Встаёт стена… Но сказ о Карадаге
Не выцветить ни кистью на бумаге,
Не высловить на скудном языке.
Я много видел. Дивам мирозданья
Картинами и словом отдал дань…
Но грудь узка для этого дыханья,
Для этих слов тесна моя гортань.
Заклёпаны клокочущие пасти.
В остывших недрах мрак и тишина.
Но спазмами и судорогой страсти
Здесь вся земля от века сведена.
И та же страсть, и тот же мрачный гений
В борьбе племён и в смене поколений.
Доселе грезят берега мои
Смолёные ахейские ладьи,
И мёртвых кличет голос Одиссея,
И киммерийская глухая мгла
На всех путях и долах залегла,
Провалами беспамятства чернея.
Наносы рек на сажень глубины
Насыщены камнями, черепками,
Могильниками, пеплом, костяками.
В одно русло дождями сметены
И грубые обжиги неолита,
И скорлупа милетских тонких ваз,
И позвонки каких-то пришлых рас,
Чей облик стёрт, а имя позабыто.
Сарматский меч и скифская стрела,
Ольвийский герб, слезница из стекла,
Татарский глёт зеленовато-бусый
Соседствуют с венецианской бусой.
А в кладке стен кордонного поста
Среди булыжников оцепенели
Узорная турецкая плита
И угол византийской капители.
Каких последов в этой почве нет
Для археолога и нумизмата
От римских блях и эллинских монет
До пуговицы русского солдата!..
Здесь, в этих складках моря и земли,
Людских культур не просыхала плесень —
Простор столетий был для жизни тесен,
Покамест мы — Россия — не пришли.
За полтораста лет, с Екатерины,
Мы вытоптали мусульманский рай,
Свели леса, размыкали руины,
Расхитили и разорили край.
Осиротелые зияют сакли,
По скатам выкорчеваны сады.
Народ ушёл. Источники иссякли.
Нет в море рыб. В фонтанах нет воды.
Но скорбный лик оцепенелой маски
Идёт к холмам Гомеровой страны,
И патетически обнажены
Её хребты и мускулы и связки.
Но тени тех, кого здесь звал Улисс,
Опять вином и кровью напились
В недавние трагические годы.
Усобица, и голод, и война,
Крестя мечом и пламенем народы,
Весь древний Ужас подняли со дна.
В те дни мой дом, слепой и запустелый,
Хранил права убежища, как храм,
И растворялся только беглецам,
Скрывавшимся от петли и расстрела.
И красный вождь, и белый офицер, —
Фанатики непримиримых вер —
Искали здесь, под кровлею поэта,
Убежища, защиты и совета.
Я ж делал всё, чтоб братьям помешать
Себя губить, друг друга истреблять,
И сам читал в одном столбце с другими
В кровавых списках собственное имя.
Но в эти дни доносов и тревог
Счастливый жребий дом мой не оставил.
Ни власть не отняла, ни враг не сжёг,
Не предал друг, грабитель не ограбил.
Утихла буря. Догорел пожар.
Я принял жизнь и этот дом как дар
Нечаянный, — мне вверенный судьбою,
Как знак, что я усыновлён землёю.
Всей грудью к морю, прямо на восток,
Обращена, как церковь, мастерская,
И снова человеческий поток
Сквозь дверь её течёт, не иссякая.

Войди, мой гость, стряхни житейский прах
И плесень дум у моего порога…
Со дна веков тебя приветит строго
Огромный лик царицы Таиах.
Мой кров убог. И времена — суровы.
Но полки книг возносятся стеной.
Тут по ночам беседуют со мной
Историки, поэты, богословы.
И здесь их голос, властный, как орган,
Глухую речь и самый тихий шёпот
Не заглушит ни зимний ураган,
Ни грохот волн, ни Понта мрачный ропот.
Мои ж уста давно замкнуты… Пусть!
Почётней быть твердимым наизусть
И списываться тайно и украдкой,
При жизни быть не книгой, а тетрадкой.
И ты, и я — мы все имели честь
«Мир посетить в минуты роковые»
И стать грустней и зорче, чем мы есть.
Я не изгой, а пасынок России.
Я в эти дни — немой её укор.
И сам избрал пустынный сей затвор
Землёю добровольного изгнанья,
Чтоб в годы лжи, паденья и разрух
В уединеньи выплавить свой дух
И выстрадать великое познанье.
Пойми простой урок моей земли:
Как Греция и Генуя прошли,
Так минет всё — Европа и Россия,
Гражданских смут горючая стихия
Развеется… Расставит новый век
В житейских заводях иные мрежи…
Ветшают дни, проходит человек,
Но небо и земля — извечно те же.
Поэтому живи текущим днём.
Благослови свой синий окоём.
Будь прост, как ветр, неистощим, как море,
И памятью насыщен, как земля.
Люби далёкий парус корабля
И песню волн, шумящих на просторе.
Весь трепет жизни всех веков и рас
Живёт в тебе. Всегда. Теперь. Сейчас.
25. 12. 1926