В краеведческом материале МОУ «Гыинская средняя общеобразовательная школа» эти событии описываются так:

«За 2-3 месяца до прохождения боев в Гые, сюда приехал чекист Вишнецкий. На территории бывшего гаража (около усадьбы Яговкиной Е.Н., где был колодец) Вишнецкий вечерами собирал мужиков и подолгу разговаривал с ними. Ходил по дворам, знакомился с бытом селян. Уехал на телеге, перед уездом держал речь за деревней, агитировал мужиков вступать в Красную Армию.

В годы гражданской войны в 1919 году белогвардейцы проходили через Гыю, отступая. Летом в июле были сильные бои на территории деревень Гыи и Изошур. Белогвардейцам были представлены списки коммунистов. К счастью, расстрелов и издевательств не было. Но семьи были разорены и разграблены, а мужчин дома не было, все они были в рядах Красной Армии.

После 2-3 дней кровопролитных боев Белослудцев Павел Селифанович

(Сели Павол) вывел отряд красногвардейцев через гыинскую делянку по армейской дороге в апачевский волок наперерез отступающим белогвардейцам. В волоке был жаркий бой. Белогвардейцам уйти не удалось».

А вот мама, а она по воспоминаниям моей прабабушки, рассказывает о боях между Гыей и Изошуром следующее: «Пулемет у красных был на чердаке у моего прадедушки в деревне Изошур, и днем с этого чердака велась сильная стрельба против белогвардейцев. А вечером прадедушка из Изошура шел в деревню Старая Гыя в гости к матери жены (вармай), где квартировались белогвардейцы, и были жаркие совместные пьянки».

В нашем огороде на сегодняшний день мы уже нашли около двенадцати стреляных гильз со времен гражданской войны, нашли так же и ржавый курок от винтовки. А в сентябре 2006 года нашли патрон нестреляный с порохом внутри. Когда порох рассыпали и подожгли, он вспыхнул, как новый.

Красные заняли Гыю, в двух школах поместили смертельно раненых. Остальных раненных увозили в госпиталь в село Люк. В селе Люк в те времена была больница. Раненные в Гые вскоре умирали, их хоронили тут же, в братской могиле. Яму копали Рудин Игнатий, Белослудцев Ефим Сергеевич, Белослудцев Павел Семенович, Белослудцев Иван Егорович и еще несколько новогыинских жителей. После захоронения красногвардейцев за могилами ухаживала русская политическая ссыльная Татаурова Августа Алексеевна, родом из Сарапула. Похоронена она на медьминском кладбище. Она выстраивала детей перед братской могилой, повязывала ленты на липы и вместе с детьми пела революционные песни: «Вы жертвою пали», «Интернационал». Школьный краеведческий материал МОУ «Гыинская СОШ» Кезского района УР

Через Изошур прошла гражданская война

В трёх километрах от деревни Старая Гыя была деревня Изошур. Именно отсюда берёт начало мой род по маминой линии.

Несколько раз Изошур был то в руках у белых, то в руках у красных. Много гильз и по сей день можно найти на месте огородов Изошура.

Однажды в Изошуре засели красные, а Гыю заняли белые. Они перестреливались между собой. Пулемет у красных был на сеновале у Максимова Григория Ипполитовича (моего прадедушки). Дверь открывали и стреляли в Изошур. У красных стояли на берегу Гэйерки пушки.

Население не обижали ни белые, ни красные. Днем красные с белыми воевали, а вечером некоторые жители, оказавшись в гостях у родственников, пировали с белыми. Так делал мой прадед Максимов Григорий Ипполитович, который держал пулемет красных на сеновале у себя, а вечером шел в гости в Гыю к матери жены(вармай), где пил вместе с белыми.

Хотя Ярославская губерния до революции относи лась к числу наиболее развитых в промышленном отно­шении, основная масса ее населения была связана с сельским хозяйством. В 1917 г. из почти 1 млн. 185 тыс. жителей губернии в деревне проживало около 935 тыс. человек, и число сельских жителей продолжа­ло увеличиваться прежде всего за счет вернувшихся в деревню горожан. В 1920 г. в деревне было уже около 1 млн. жителей. Между тем земли в губернии традици­онно не хватало. Накануне революции только половина всей пригодной для обработки земли находилась в руках крестьян, остальная была частновладельческая и казен­ная. Поэтому ярославская деревня весьма благожела­тельно отнеслась к Декрету о земли и Закону о социали­зации земли.

Землю –крестьянам

Закон о социализации предусмари- вал порядок уравнительного распределения земли между крестьянами или по трудовой норме, то есть по числу рабочих рук в семье, или по потребительской, то есть по числу едоков. Однако на практике раздел земли проис­ходил более разнообразно: в некоторых волостях прини­мали решения отдать землю малоземельным и беззе­мельным, в других - передать ее тем, у кого есть семена. В некоторых волостях вообще не пришли ни к какому решению и земля оставалась неразделенной.

Только в апреле 1918 г., то есть ближе к весенним нолевым работам, земельный отдел губисполкома в спе­циальной инструкции порекомендовал разделить землю по трудовой норме и только в исключительных случа­ях - по потребительской. Раздел пошел быстрее, но все же к ноябрю 1918 г. из 250 тыс. десятин, предназначен­ных к разделу земель, нераспределенными остались около 100 тыс. десятин. А в целом этот процесс не был завершен даже к концу гражданской войны. В конце концов основная масса земель была распределена между крестьянами по потребительской норме, что больше уст­раивало беднейшие и середняцкие хозяйства.

Перераспределение помещичьей и казенной земли между крестьянами привело к изменению социальной структуры ярославской деревни. Например, к 1919 г. почти в два раза уменьшилось число беспосевных хо­зяйств, сократилось количество безлошадных, то есть самые беднейшие слои деревни немного улучшили свое благосостояние. В то же время сократилось число мно­гопосевных хозяйств, а хозяйства с посевами свыше восьми десятин совсем исчезли. Ярославская деревня постепенно осереднячивалась за счет крайних групп -зажиточных и бедноты. Однако эти середняцкие хозяй­ства были в основном маломощными и еле-еле сводили концы с концами. Их экономическая устойчивость была иесьма незначительной.

Раздел помещичьих земель не смог изменить к луч­шему продовольственное положение в губернии. За годы первой мировой войны и двух революций в губернии со­кратились посевные площади. Они составляли в 1918 г. всего 77% от довоенного уровня. Вдвое уменьшилось ко­личество крупного рогатого скота. Сократился и подвоз хлеба из производящих губерний.

Продовольственный кризис

После Октябрьской революциистарая система продовольственных органов стала постепенно разрушаться. Новая сразу не могла поя­виться и эффективно функционировать. Весной 1918 г. во весь свой трагический рост грозно и неумолимо встал вопрос о голоде. Пожалуй, характерной чертой голода 1918 г. в Ярославской губернии было то, что он охватил не только жителей городов и фабричных поселков, но и значительную часть крестьянского населения. По дан­ным Ярославского губернского продовольственного ко­митета, из почти 980 тыс. жителей сельской местности к началу лета 1918 г. крайнюю нужду в продовольствии испытывало почти 800 тыс. человек и не было никаких чапасов ни в Ярославле, ни в уездных городах, чтобы:>ту нужду удовлетворить. В такой ситуации губернские власти все чаще обращались за помощью в Москву в Наркомат продовольствия, но столь же часто получали отказ. Хлеба не было.

В мае 1918 г. для выхода из острейшего продоволь­ственного кризиса Совнарком начал осуществлять поли­тику, которая получила название продовольственной диктатуры. Эта политика включала в себя запрещение свободной торговли, сосредоточение всех продовольст­венных ресурсов в руках государства, централизованное нормированное снабжение продовольствием населения. Но для того, чтобы государство могло распределять про­довольствие среди населения, оно сначала должно было взять его у крестьян по твердым ценам. Для этого и соз­давались продовольственные отряды из рабочих в горо­дах и комитеты бедноты в деревнях. Наркомат продовольствия, но столь же часто получали отказ. Хлеба не было.

В мае 1918 г. для выхода из острейшего продоволь­ственного кризиса Совнарком начал осуществлять поли­тику, которая получила название продовольственной диктатуры. Эта политика включала в себя запрещение свободной торговли, сосредоточение всех продовольст­венных ресурсов в руках государства, централизованное нормированное снабжение продовольствием населения. Но для того, чтобы государство могло распределять про­довольствие среди населения, оно сначала должно было взять его у крестьян по твердым ценам. Для этого и соз­давались продовольственные отряды из рабочих в горо­дах и комитеты бедноты в деревнях.

Продотряды

Продотряды в Ярославской губернии начали создаваться в июне 1918 г., но из-за мятежа процесс их формирования прекратился и возобновился только в ав­густе - сентябре. Единых критериев для отбора в прод­отряды не было. В объявлении губернского продовольст­венного комитета о записи в продотряды критерием приема называлась принадлежность к коммунистиче­ской партии, рекомендация фабзавкомов или Советов. На Романовской льняной мануфактуре члены продотря­дов избирались на общем рабочем собрании. На Норской мануфактуре предпочтение отдавалось добровольцам. Видимо, можно утверждать, что власти стремились обеспечить набор в отряды честных, добросовестных ра­бочих, но в условиях голода и начинавшейся войны вряд ли это было возможно в полной мере.

Порядок формирования и работы продотрядов был определен инструкцией Ярославского губисполкома. Со­гласно инструкции каждый отряд должен был иметь не менее 75 человек, вооруженных винтовками, два - три пулемета. Члены отряда должны были строго соблюдать революционную дисциплину. Виновные в ее нарушении, замеченные в кражах, вымогательстве, мародерстве пе­редавались в ЧК. А застигнутые на месте преступления -расстреливались. Отряды должны были действовать со­обща с комитетами деревенской бедноты, а если таковых в деревне еще не было, должны были добиваться их соз­дания. Часть собранного продотрядами хлеба передавалась комитетам деревенской бедноты, а большая часть шла в продовольственный фонд республики, из которого про­довольствием снабжались и те предприятия, которые по­сылали своих рабочих в продотряды. Таким образом, и у продотрядов, и у комбедов имелся личный интерес най­ти и отобрать максимум хлеба. Рабочие, поддержанные властями, были твердо уверены в правоте своего дела: ведь в городах остались голодные семьи и остановленные фабрики. Но и большинство крестьян так же твердо считали, что с таким трудом выращенный урожай (не такой уж и большой в нашей небогатой губернии) - это их кровная собственность и они смогут распорядиться им по своему усмотрению. Коса нашла на камень. Кон­фликт между городом и деревней становился неизбежен. С августа 1918 по январь 1919 г. в Ярославской гу­бернии было сформировано около 40 продотрядов, в ко­торые записалось более 1 300 человек. Руководил этими отрядами Ярославский штаб продовольственных отря­дов. В 1919 г. продотряды были преобразованы в продо вольственные полки и стали подчиняться Военному про­довольственному бюро. Летом 1919 г. продовольствен­ный полк численностью почти в 500 человек находился, например, в Ярославле.

Осенью 1918 г. значительная часть ярославских продармейцев была направлена по распоряжению Моск­вы в более хлебные черноземные губернии. Так, отряд Ярославской Большой мануфактуры заготавливал хлеб в Саратовской губернии. Там же действовали два продот­ряда из рабочих фабрик Зотова и Сакина. Рыбинский продотряд численностью в 100 человек находился в Во­ронежской губернии. Продотряд ярославских железно­дорожников занимался хлебозаготовками в Тамбовской губернии. Разгоравшаяся в деревне гражданская война делала деятельность продотрядов сложной и опасной. Нередко рабочие гибли от пуль крестьян, не желавших расставаться с хлебом. Рыбинский отряд в Воронежской губернии вел заготовки в прифронтовой полосе. Рабочим пришлось принять участие в боевых действиях, в кото­рых почти весь отряд погиб.

Около 20 продотрядов осенью 1918 г. действовало на территории самой Ярославской губернии. Губерния была разделена на два продовольственных района - Рыбин­ский и Ярославский. В каждом был свой штаб, который и обеспечивал руководство отрядами. В 1918 - 1919 гг. большая часть ярославских продотрядов заготавливала на территории губернии не хлеб, которого здесь никогда не хватало, а картофель и овощи. Так, до конца 1918 г, за пределы губернии централизованно было вывезено более одного миллиона пудов картофеля, более одной тысячи вагонов овощей - лука, моркови, капусты.

Комитеты бедноты

В своей деятельности продотряды опирались прежде всего на комитеты деревенской бедноты, которые в Ярослав­ской губернии начали создаваться только в августе - сентябре 1918 г. К концу года в губернии существовало около 8 тыс. комбедов. Поначалу отноше­ние к ним со стороны беднейшей и даже середняцкой части деревни было вполне сочувственное. Крестьяне на­деялись, как отмечалось на собрании Голицынской во­лости Мышкинского уезда, что "только комбеды могут правильно распределить все продукты первой необходи­мости".

Однако со временем деятельность комбедов стала вы­зывать у крестьян недовольство и раздражение. Как пи­сал в своей жалобе в редакцию одной из центральных газет крестьянин Рыбинского уезда П. Платонов, "сочувственное ранее отношение к коммунистической партии теперь резко изменилось, всюду слышен ропот, недовольство и даже проклятия по адресу комбедов... Везде жалуются на своеволие комбедов и полный с их стороны произвол, взяточничество, на полную безнака­занность их действий, наложение контрибуций..., на отобрание хлеба, скота, даже племенного, и всего, что понравится членам комбедов... ". Такие действия комбе­дов вносили раскол в крестьянскую среду, создавали почву для массового недовольства властями.

Очень низкие нормы продовольственных пайков тол­кали многих горожан, а подчас и крестьян, на самостоя­тельные поиски продовольствия. Они отправлялись в де­ревню и покупали или, что бывало чаще, обменивали какие-либо промтовары на продовольствие. Затем сами вывозили эти продукты по железной дороге. Опасаясь, что такие заготовки могут резко сократить поступление продовольствия в государственный фонд, власти встали на путь их жесткого регулирования. Была объявлена война "мешочничеству" и "спекуляции".

На многих железнодорожных станциях в губернии были расположены заградительные отряды продармии. Они находились, например, в Ростове, Семибратове, Петровске, Данилове, на станциях Итларь, Коромысло-во, Пучковская и др. Заградотряды состояли чаще всего из 10 - 20 человек и имели право задерживать пасса­жирские составы и проводить проверку того, что везут пассажиры. Согласно инструкции, данной заградотря-дам, каждому пассажиру разрешалось провезти не более 10 фунтов хлеба, 5 фунтов мяса, двух фунтов жира, а также картофель и овощи без ограничений. Продукты, провозимые сверх нормы, отбирались. Поскольку поезда нельзя было задерживать надолго, проверка пассажиров проводилась очень быстро. Содержимое и вес мешков определялось на ощупь и на глаз. Отобранные продукты выносились на платформу, но взвешивались и сдавались на склад только после отправления поезда. Вполне по­нятно, что все это приводило к множеству злоупотребле ний. Сами представители властей были вынуждены док­ладывать в Совнарком, что "количество продуктов, рек­визируемых заградительными отрядами, настолько не­значительно, что вряд ли играет роль для питания насе­ления Республики... Заградотряды следует сократить до минимума..,",

Все эти суровые меры властей вызывали справедли­вое недовольство населения. К этому следует добавить, что осенью 1918 г. Совнарком принял Декрет о чрезвы­чайном революционном налоге, который предусматривал конфискацию у городской и сельской буржуазии денеж­ных накоплений. Фактически этот налог в деревне соби­рался с основной массы крестьян за исключением одной бедноты. Иногда ставки его были так высоки, что кре­стьяне просто не в состоянии оказывались его уплатить. Местные Советы ни на какие уступки крестьянам в этом вопросе не шли. Крестьяне писали многочисленные жа­лобы в Москву, но и они не всегда помогали. Этот рево­люционный налог стал еще одной причиной нарастания напряженности в ярославской деревне. Борьба с мешоч­ничеством и выполнение революционного налога, как сообщали из Даниловского уездного исполкома, привели к тому, что "настроения населения стали в значительной степени антисоветскими". Осенью 1918 г. появились многочисленные призывы не подчиняться властям и "требовать созыва Учредительного собрания". Дело дош­ло до того, что целые селения на своих сходах выносили об этом приговоры и выбирали своих представителей в Учредительное собрание. И это происходило почти через год после его разгона,

Дезертирство

Еще одним серьезным фактором напряженности в губернии стало такое явление, как дезертирство, то есть от­каз служить в Красной Армии, массовая неявка ново­бранцев на мобилизационные пункты. С лета 1918 г. Красная Армия перешла на мобилизационный принцип формирования. Была создана система военкоматов, через которые и шел призыв в армию крестьянской молодежи. В основе дезертирства в Ярославской губернии лежа­ло множество причин: усталость населения от войны (за тды первой мировой войны в армию было призвано около 130 тыс. ярославцев), недовольство продовольст­венной политикой коммунистов и голод. Ярославская губернская ЧК, которой поручили проанализировать причины этого явления, в качестве одной из основных причин называла очень слабое материальное обеспечение семей красноармейцев. Подчас крестьяне не хотели идти и армию именно потому, что их семьи в материальном отношении оказывались брошенными на произвол судь­бы и помощи им не оказывалось. Как писал в частном письме один красноармеец, "воевать нечего, когда семья помирает с голода".

О важности именно этого мотива свидетельствует письмо другого ярославского новобранца: "Полтора ме­сяца я был дезертиром, но теперь иду в Красную Ар­мию, так как сенокос окончил и вообще убрал тяжелую работу".

Но все же значительная часть призывников не жела­ла идти на фронт. Масштабы дезертирства быстро нарас­тали. Центральная комиссия по борьбе с дезертирством регулярно сообщала данные о числе задержанных дезер­тиров. Например, только за неделю с 8 по 15 марта 1919 г. в Ярославской губернии было задержано 893 де­зертира, в Костромской - 1 852 человека. Очевидно, что задерживалась только часть дезертиров. Масштабы этого явления были много больше.

Власти пытались жесткой политикой, репрессивны­ми мерами бороться с этим злом. 7 октября 1918 г. председатель Реввоенсовета Республики Л.Д. Троцкий подписал специальный приказ о дезертирах. Выявлять и доставлять дезертиров в штаб ближайшей воинской час­ти должны были сельские Советы и комбеды. Персо­нальная ответственность возлагалась на председателей сельсоветов и комбедов. Согласно этого приказа, дезер­тиры, оказавшие сопротивление при задержании, долж­ны были расстреливаться на месте.

Крестьянские выступления

Но и эти жесткие меры не помогали. В ответ на насилие дезертиры уходили в лес и начинали вести партизан­скую войну против властей. По при­близительным данным, в отдельные месяцы 1919 г. об­щая численность "бело-зеленых банд", как их называли власти, достигала в губернии 20 - 30 тыс. человек. Если учесть, что среди них была значительная часть дезерти ров, то получается, что их число в губернии достигало нескольких тысяч человек. Дезертиры пользовались поддержкой местного населения, поэтому властям очень трудно было вести борьбу с ними. Вооруженные кресть янские выступления различной интенсивности продол жались в Ярославской губернии на протяжении всей гражданской войны.

Во время белогвардейского мятежа в Ярославле для отвлечения сил красных от города Перхуров попробовал поднять крестьянские восстания в нескольких волостях Ярославского уезда. Так, с помощью посланных из Яро славля офицеров такая попытка была предпринята в се­ле Диево-Городище. Посланцы Перхурова объявили и волости как набор добровольцев, так и обязательную мобилизацию мужского населения. Всем им было выда­но оружие. По замыслу организаторов, восставшие должны были ударить в тыл красным частям А.И. Гек кера, ведущим наступление на Тверицы. Для подавле­ния этого выступления из Костромы на пароходе при был сводный революционный отряд. Он высадился сна­чала в районе Николо-Бабайковского монастыря и уже оттуда на следующий день начал на пароходах наступ­ление на Диево-Городище. Какого-либо серьезного со противления в селе оказано не было. Красные не поте­ряли ни одного человека ни убитыми, ни ранеными.

В июле 1918 г. произошло крупное восстание кре­стьян в Пошехонском уезде. Центрами выступления стали Ериловская волость и село Белое. В селе Белом бывшие офицеры создали из крестьян вооруженный от­ряд и двинули его на Пошехонье, поставив целью сверг­нуть в уезде Советскую власть. Восстание охватило тер­риторию четырех-пяти волостей и продолжалось при­мерно одну неделю. Только с прибытием регулярных вооруженных сил из Рыбинска восстание было подавле­но.

В середине октября 1918 г. во время мобилизации произошли крестьянские выступления в Ильинской, Ва сильковской и Микляевской волостях Угличского уезда. Кроме отказа служить в Красной Армии восставшими выдвигались лозунги созыва Учредительного собрания. В уезд были посланы регулярные части. Через несколь­ко дней угличский уездный военком телеграфировал в Ярославль: "Все ликвидировано. Обложили контрибуци­ей, взяли заложников. Белые растерялись. Красные дей­ствовали решительно".

Мологское восстание

Самым крупным по масштабам в 1918 г. было Мологское восстание, которое произошло в конце октября - на­чале ноября и охватило ряд волостей Мологского и Мышкинского уездов. Конкретным пово­дом к выступлению послужила опись хлебных запасов, проводившаяся в уезде, в ходе которой комбеды нало­жили на крестьян многочисленные "контрибуции" и осуществляли разного рода "реквизиции". Среди кресть­ян быстро распространились слухи о том, что большеви­ки заберут весь хлеб и зимой придется голодать. Масла в огонь добавили также злоупотребления местной власти и Мологской чрезвычайной комиссии.

Выступление началось как стихийное, но находив­шиеся в уезде офицеры (как из местных жителей, так и бежавшие из Ярославля после подавления мятежа) по­пытались придать движению более или менее организо­ванный характер. Именно бывшие офицеры были ини­циаторами проведения мобилизации мужского населе­ния от 18 до 45 лет в "народную армию". Они специаль­ным приказом обязали сдавать в пользу восставших продукты питания.

Центрами восстания стали села Покровское-на-Сити, Некоуз, Веретея и другие. В них были разогнаны Сове­ты, на место которых вернулись волостные старшины. Затем главные силы крестьян двинулись на город Моло-гу. В Мологе было введено осадное положение, был соз­дан Военно-революционный комитет. В момент наиболее критической ситуации на пристани Мологи стоял паро­ход под парами, готовый в любой момент момент эва­куировать из города представителей Советской власти. Но этого не произошло. Вскоре на помощь Мологе по­дошел пароход из Рыбинска, на котором прибыл Рыбин­ский коммунистический отряд, и угроза была ликвиди­рована.

Восставшие захватили также железнодорожные станции Харино, Шестихино, Маслово. Возникла угроза захвата станции Волга и стратегически важного мости через Волгу. В этом случае реакция властей была мгно венной и жесткой. В Мологский и Мышкинский уезды были направлены вооруженные отряды железнодорож ной охраны, отряды Рыбинской, Угличской и Мышкин ской ЧК, другие части. Соединениям регулярной армии и частям особого назначения крестьяне не могли оказать серьезного сопротивления. Отряды красных повсюду продвигались практически беспрепятственно.

Несмотря на отсутствие серьезного сопротивления со стороны крестьян, карательные отряды действовали очень жестко: в волостях вводилось осадное положение, производились аресты, брались заложники, осуществля лись расстрелы. 9 ноября 1918 г. последний отряд вер ну лея в Рыбинск. Выступление было подавлено.

Очередной всплеск крестьянских выступлений в Ярославской губернии пришелся на лето 1919 г. и был связан с ужесточением продовольственной политики го­сударства, в частности с введением продразверстки. К лету образовалось три основных очага крестьянских вое станий: первый включал Угличский, Мышкинский и частично Мологский уезды, второй - Пошехоно-Володар-ский уезд и третий - Даниловский и Любимский уезды.

По некоторым приблизительным данным, в отдель­ные месяцы отряды восставших в целом по губернии на­считывали до 20 тыс. человек. Обстановка в губернии была настолько тревожной, что 3 июля 1919 г. в Яро­славле был образован губернский революционный коми­тет и оперативный штаб по борьбе с восстаниями. Воен но-революционные комитеты создавались также в уез­дах, охваченных крестьянскими выступлениями.

На территории Мышкинского и Угличского уездов центрами крестьянских выступлений стали Васильков-ская, Богородская, Климатинская и Юрьевская волости. Только в Мышкинском уезде находилось до 2000 дезер­тиров. Для подавления этого восстания сюда были по­сланы различные отряды под общим командованием ко­мандира 46-го Рыбинского стрелкового полка железно­дорожной охраны Д. Кузьмина, к которому позже доба­вился отряд Ярославской ЧК под командованием А.Ф. Френкеля. Развернулись самые настоящие сраже­ния, имелись большие потери с обеих сторон. Среди захваченных красными трофеев упоминались не только винтовки и пулеметы, но даже два орудия. Д. Кузьмин издал приказ, согласно которому все явившиеся с по­винной дезертиры прощались и отправлялись в Красную Армию. Таким образом, удалось по двум уездам обеспе­чить явку с повинной более одной тысячи человек.

Не желавшие сдаваться мятежники были оттеснены в соседнюю Тверскую губернию, и, как сообщал: предсе­датель Ярославской ЧК в губком партии, "в уезде круп­ных банд не осталось".

Еще более крупным был масштаб крестьянских вы­ступлений в Пошехоно-Володарском уезде в июле 1919 г. Здесь в лесах скопилось около 5 тыс. дезертиров из Ярославской, Вологодской и Череповецкой губерний. Дело дошло до того, что повстанцы двинулись на Поше-хонье-Володарск, намереваясь захватить город. По­скольку этот район являлся ближайшим тылом 6-й ар­мии Северного фронта, Реввоенсовет армии 5 июля объ­явил район Вологда - Буй - Кострома - Ярославль - По-шехоно-Володарск на осадном положении. Для борьбы с дезертирами было создано объединенное командование под руководством члена РВС б-й армии А.М. Орехова.

На помощь Пошехоно-Володарску были посланы ре­гулярные части, в том числе артбатарея из двух орудий из Рыбинска. У деревни Михалково произошло ожесто­ченное столкновение красных с отрядами дезертиров. Красными была использована артиллерия, благодаря чему восставшие были отброшены и начали отходить на север. Но с севера им навстречу выступили части б-й армии. Около села Пречистое восставшие были оконча­тельно разбиты, их общие потери составили около 500 человек убитыми и ранеными.

Архивные документы свидетельствуют о весьма ха­рактерной особенности крестьянско-дезертирских вы­ступлений на этом этапе: практически везде они воз­главлялись бывшими офицерами, которые в обязатель­ном порядке проводили мобилизацию крестьян в свои отряды и пытались максимально быстро сколотить более или менее боеспособные части. Так, в Пошехоно-Володарском уезде мобилизации подлежало мужское на­селение от 18 до 45 лет. А одним из руководителей вос­ставших был бывший генерал Мейер, который был схвачен красными и расстрелян. При первых же столк­новениях с частями Красной Армии эти отряды снова превращались в толпы крестьян, которые не могли ока­зать серьезного сопротивления.

После этих событий центр восстания переместился в Любимский уезд. В районе деревни Михалево красные части сделали попытку окончательно уничтожить вос­ставших, которые понесли большие потери и отступили в леса на границе с Костромской губернией. Здесь они использовали тактику партизанских действий, стараясь не встречаться с основными силами красных и не обна­руживать своего местонахождения.

Ликвидация "зеленого движения"

Для ликвидации так называемого "зеленого движения" в этот период власти неоднократно использовали такую меру, как объявление амнистии всем дезертирам. Например, согласно Декрету ВЦИК от 5 ноября 1919 г. с 10 по 25 ноября была объявлена добровольная явка дезертиров. Все доб­ровольно явившиеся в эти дни амнистировались и на общих основаниях призывались в Красную Армию. Многочисленные воззвания к дезертирам распространялись в это время по многим уездам. "Опомнись же, де­зертир, - было написано в одном из них, - и если тебе дорога своя жизнь, семья и имущество, то не медля ни минуты явись и передай в руки правосудия тех, которые вели и ведут тебя и твою семью к полному разорению". Эта мера оказалась достаточно эффективной. Как запи­сал в своем дневнике один из руководителей повстанцев Г. Пашков, "народу с каждым днем становится мень­ше", у многих крепнет убеждение, что лучше "удрать из землянки и благополучно, без каких-либо серьезных по­следствий устроиться в Красной Армии, чтобы выпус­тить своих семейных и родных из тюрьмы на свободу".

Власти несколько раз объявляли явку дезертиров с повинной. За неделю с 28 марта по 3 апреля 1920 г., например, в Ярославской губернии явились с повинной 3 599 человек. Победы Красной Армии на основных фронтах гражданской войны также свидетельствовали о прочности коммунистической власти и подрывали соци­альную базу антисоветских выступлений.

Оставшиеся на свободе некоторые руководители кре­стьянских отрядов (чаще всего офицеры) и часть наибо­лее непримиримых по отношению к коммунистам кре­стьян продолжили вооруженную борьбу, но теперь эта борьба все чаще принимала форму бандитизма и выли­валась в элементарную уголовщину. В 1920 г. наиболее часто сообщения о такого рода действиях поступали из Даниловского и Любимского уездов.

Так, переодевшись в красноармейскую форму, бан­диты совершили нападение на село Закобякино. Было убито 6 работников волисполкома, разграблена почта и правление местного кооператива. С захваченными день­гами бандиты скрылись.

Вскоре подобное же нападение было совершено на Осецкий волостной исполком. Выло убито два члена ис­полкома, начальник районной милиции и милиционер, По рассказам местных жителей, стало ясно, что эти на­падения - дело рук Пашкова и братьев Озеровых. Для их поимки был послан отряд Ярославской губернской ЧК, которому вскоре удалось уничтожить основные силы бандитов. Пашков, Туманов, братья Сперанские были убиты при перестрелке, но братьям Озеровым удалось схвачен красными и расстрелян. При первых же столк­новениях с частями Красной Армии эти отряды снова превращались в толпы крестьян, которые не могли ока­зать серьезного сопротивления.

Летом и осенью 1919 г. самым опасным для Совет­ской власти стал район Даниловского и Любимского уездов. По данным губернской чрезвычайной комиссии, здесь и на соседней территории Костромской губернии собралось около 8 тыс. дезертиров. Трудность борьбы с ними усугублялась тем, что эта местность покрыта гус тым лесом, который тянулся на 70 верст в длину и на 60 верст в ширину. Район изобиловал болотами, реками и был практически непроходим, особенно весной и осе­нью. Здесь трудно было использовать регулярные части Красной Армии.

Какой-либо объединенной "армии" у повстанцев не было. Наиболее крупные отряды возглавляли бывшие офицеры - братья Озеровы и Г. Пашков. В июле они ак­тивизировали свою деятельность на участке железной дороги Ярославль - Данилов - Любим, в частности, на короткий срок захватили станцию Путятино и разъезд Вахромеево. Было прервано движение на этом участке дороги. Но вскоре отрядом Ярославской ЧК станции бы­ли освобождены и движение поездов восстановлено.

После этих событий центр восстания переместился в Любимский уезд. В районе деревни Михалево красные части сделали попытку окончательно уничтожить вос­ставших, которые понесли большие потери и отступили в леса на границе с Костромской губернией. Здесь они использовали тактику партизанских действий, стараясь не встречаться с основными силами красных и не обна­руживать своего местонахождения. бежать и на этот раз. Один из братьев был пойман толь ко в 1925 г., судьба другого неизвестна.

Более всего в конце гражданской воины "отличилась" банда Ефима Скородумова ("Юшко"), дей ствовавшая на границе Ярославской, Иваново-Возне сенекой и Владимирской губерний в пределах Ростов ского уезда. В одной из деревень банда сожгла школу вместе с учительницей, ограбила целый ряд кооперати­вов, сельскохозяйственных товариществ, мельницу. Ня счету банды было множество убийств. Общая сумма на грабленного к началу 1920 г., как потом выяснило след ствие и суд, достигла более одного миллиарда рублей, что было очень много даже в условиях того масштаба цен. "Народные защитники" превращались в обычных уголовников.

Стремясь максимально быстро подавить всякого рода антисоветские выступления, власти в то же время пони­мали, что одними репрессиями и административными мерами найти взаимопонимание с крестьянством невоз­можно. Поэтому была предпринята попытка усилить агитационно-разъяснительную работу среди крестьян.

Беспартийные крестьянские конференции

В октябре 1919 г. по постановлению Ярославского губкома партии во всех уездах стали проводиться бесплатийные крестьянские конференции. Это была новая форма работы, она впервые появилась именно в Ярославской губернии. На конференциях, куда избирали по одному делегату от 50 крестьянских дворов, были представлены самые разные категории сельского населения. Как указывал секретарь Ярославского губкома РКП(б) Н.П. Растопчин, "на кон­ференциях были представлены бедняки, середняки, сельские учителя и даже кулаки и бывшие офицеры", поэтому по всем обсуждаемым вопросам происходили очень бурные дискуссии. На обсуждение выносились са­мые злободневные вопросы - земельная и продовольст­венная политика, помощь семьям красноармейцев, со­циальная политика и т.д. Нередко конференция стано­вилась ареной самой ожесточенной борьбы, самой острой критики действий властей.

Губком и уездные комитеты партии направляли на беспартийные конференции своих работников, использонпли конференции для разъяснения крестьянам основ­ных направлений своей политики, справедливо полагая, что лучше иметь дело с недовольством крестьян на кон-(|>еренциях, чем загонять это недовольство вглубь, тол­кая крестьян на вооруженную борьбу. Беспартийные крестьянские конференции стали очень распространен­ной формой налаживания контактов между городом и деревней. Они в определенной степени способствовали росту взаимопонимания между властью и народом.

Таким образом, Советская власть в осуществлении своей внутренней политики в годы гражданской войны использовала не только репрессии. Да и масштабы ре­прессий не были так велики, как об этом пишет в по­следние годы пресса. Как показывают архивные доку­менты, в том числе и архивы губернской чрезвычайной комиссии, в Ярославской губернии с августа 1918 г. по март 1922 г. по приговорам губернской ЧК было рас­стреляно 355 человек и 219 смертных приговоров было нынесено за это же время уездными чрезвычайными ко­миссиями. Ни о каких десятках тысяч расстрелянных нет и речи. Масштабы красного террора в губернии, да и и целом по стране, не позволяют говорить о том, будто Советская власть в те годы держалась исключительно на терроре.

Но все-таки тяготы войны, суровые меры "военного коммунизма" давали о себе знать. К концу гражданской войны, несмотря на то, что с крестьянскими восстания­ми было покончено, политические настроения ярослав­ского крестьянства были далеки от безоговорочной под­держки Советской власти. Наглядным свидетельством этого являлись частные письма крестьян, перехваченные военной цензурой. Так, например, из села Ильинское-Хованское Ярославской губернии отец писал сыну-красноармейцу М.П. Маляеву в армию: "Жизнь наша сложилась самая тяжелая, у нас все забирают, взяли 55 пудов картофеля, скоромного масла и шерсть".

По материалам военной цензуры местные власти проводили соответствующие проверки. Они показали, что большинство таких писем принадлежало крестья­нам, которые вполне лояльно относились к власти, пла­тили все налоги и не были замечены в каких-либо анти­советских действиях. Таким образом, глухое недовольство накапливалось в самой толще ярославского крестьянства. Это недовольст­во все более овладевало теми категориями крестьян, ко­торые до сих пор в основном поддерживали власть. Это был тревожный сигнал. Он свидетельствовал о том, что политика "военного коммунизма" действительно себя изживала.

С помощью комбедов крестьянства искусственно раскалывалось на "трудовое" (малоимущее, бедняцкое) и "мелкобуржуазное" (товаропроизводящее, предпринимательское) с целью столкнуть их в ожесточенной классовой, гражданской борьбе. И эта война запылала в деревне, разрушая ее экономически, морально, нравственно. Комбеды стали символомнасилия, террора, грабежа. В районах, где общий уровень жизни деревни был выше (в Сибири, на Северном Кавказе, в Поволжье и др., особенно в местах расселения казачества), попытки осуществить передел собственности, в первую очередь земли, расколоть крестьянство, создать комбеды вызывали решительный отпор, вплоть до вооруженного сопротивления, ведь многие крестьяне возвращались с фронта с оружием. Почти половина (47,7 %) трудоспособного крестьянства (мужчин) в годы мировой войны была мобилизована в армию.

Продовольственная диктатура позволила городу продержаться до сбора нового урожая. Во второй половине 1918 г. продуктов питания было заготовлено в 2,5 раза больше, чем в первом полугодии.

Диктатура города вызвала ответную волну повсеместных вооруженных крестьянских выступлений. Насилием - на насилие, оружием - на оружие. Для подавления крестьянских мятежей широко использовалась вооруженная сила, репрессии.

Ленин признал, что держатели хлеба в деревнях "составили из себя главную и самую серьезную опору контрреволюционного движения в России".

Раскол между городом и деревней, рабочими и крестьянами обнажился и в высших органах власти. "Левые" эсеры в знак протеста против антикрестьянской продовольственной политики фактически отстранились от участия в работе СНК. Их поддерживали другие социалистические партии. Она предлагала для выхода из продовольственного кризиса привлечение частного капитала, материальное стимулирование держателей хлеба, повышение заготовительных цен, введение свободной торговли хлебом. Летом шаткий блок большевиков и "левых" эсеров окончательно распался.

К V съезду Советов, открывшемуся 4 июля, "левые" эсеры приурочили акцию, которая, по их расчетам, могла стать поворотной точкой в развитии революции. Среди делегатов съезда "левые" эсеры составили вторую крупнейшую фракцию - 352 человека (большевиков - 745). Выполняя решение ЦК "левых эсеров (24 июня), Я.Г. Блюмкин, работавший в охране иностранных посольств в Москве, 6 июля совершил покушение на германского посланника графа Вильгельми фон Мирбаха. "Теракт" был задуман как протест против Брестского мира, с целью срыва его, но фактически он отражал растущее недовольство крестьянства экономической политикой правительства.

С убийством Мирбаха оказался связанным вооруженный инцидент в Москве. Отряд эсера Попова захватил 4К, арестовал Ф.Э. Дзержинского. В завязавшейся перестрелке имелись жертвы.

Все эти факты большевистское руководство расценило как попытку совершить пути, захватить власть.

"Левые" эсеры, делегаты V съезда Советов были арестованы прямо в здании Большого театра, где проходил съезд. Лидер партии М. Спиридонова, отдавшая всю сознательную жизнь революционному движению, была заключена в тюрьму. В 1941 г., после начала Отечественной войны, с группой политзаключенных она была расстреляна. Блюмкин в 1919 г. постановлением ВЦИК был амнистирован, а в 1921 г. принят в ряды РКП(б), находился на ряде ответственных должностей. В 1929 г. за связь с Троцким был арестован и без суда и следствия расстрелян.

Решением V съезда Советов "левые" эсеры исключались из состава Советов всех ступеней, закрывались их газеты. В дальнейшем партия раскололась на ряд мелких групп. Одна часть влилась в ряды большевистской партии, другая - в антисоветское движение.

Крестьянство потеряло легальный партийный канал для отстаивания своих интересов. Такая же участь постигла и партии правых эсеров и меньшевиков. Среди делегатов VЙ Всероссийского съезда Советов (ноябрь 1918 г.) процент большевиков достиг уже 97 (против 66% на V съезде). Последние надежды на многопартийность были похоронены.

Как жили, что делали наши сограждане 100 лет назад, что они переживали и на что надеялись в годы Гражданской войны расскажет Василий Цветков, доктор исторических наук, автор целого ряда научных работ о Революции и Гражданской войне в России.

Расшифровка:

Здравствуйте. У нас лекция посвящена повседневной истории периода Гражданской войны. И название этой лекции «Большие и маленькие люди Гражданской войны», это название как раз показывает, что важно при изучении истории учитывать не только принятие тех или иных законов, те или иные решения глобального масштаба, как, например, Декрет о мире, Декрет о земле, какие-то там конституционные проекты, а нужно учитывать, конечно, и жизнь повседневную, жизнь простых людей. И большие люди периода Гражданской войны, периода русской смуты, это отнюдь не потомственные чиновники, это отнюдь не великие, выдающиеся политики, которые были известны до 1917 года, а это во многом люди, которые на волне революции, на войне образований, радикальных перемен, не только пришли к власти, но попытались создать и действительно создали некую совершенно новую систему управления, систему ценностей, систему приоритетов, которая претендовала ни больше ни меньше на мировое значение и на элементы новой всемирной религии, которая, как многим тогда казалось, заменит традиционные религии, в том числе и христианство.

Это с одной стороны.

А с другой стороны, когда люди буквально выживали, стоял вопрос о жизни и смерти в условиях постоянного напряжения, войны, боевых действий, очень серьезных проблем со снабжением, с продовольствием, вот эта составляющая, этот элемент жизни нашего российского общества столетней давности, он тоже должен учитываться. И тоже его необходимо представлять и изучать.

И вот об этом я как раз постараюсь рассказать в своей лекции.

Я представляю Московский педагогический государственный университет, профессор кафедры новейшей и отечественной истории Цветков Василий Жанович.

И сразу, наверное, можно отметить то, что повседневная жизнь людей периода Гражданской войны во многом определялась теми переменами, которые произошли не в 1917 году, а произошли чуть раньше. Произошли с началом Первой мировой войны, с 1914 года. Прежде всего речь здесь должна идти о состоянии войны, о состоянии повсеместной постоянной, напряженной военной жизни. Конечно, это была менее масштабная война, чем Великая Отечественная, чем Вторая мировая. Но для людей того времени это была война, пожалуй, самая тяжелая по сравнению со всеми теми войнами, которые вела Россия до этого. Ни в какое сравнение Первая мировая, Великая война, как ее еще называли, не шла с Русско-японской, Русско-турецкой, Крымской, даже Отечественной войной 1812 года - по масштабности, по степени вовлеченности людей, по потерям людским, это было совершенно новое, необычное, страшное по своей сути и в то же время такое явление, с которым невозможно было не считаться. Оно определяло жизнь, быт, поведение каждого буквально человека, жившего тогда в России.

И это ощущение войны сделало возможным и привычку к смерти. Тоже противоестественную по сути своей. Человек - существо, биологически стремящееся к жизни. Тут и с биологической точки зрения, и с моральной точки зрения, и с духовной точки зрения, здесь мы можем отметить, что человек стремится к лучшему, человек стремится к радости, к свету, к жизни, а не к смерти. Но это состояние смерти - это состояние обесценивания человеческой жизни, к сожалению, было очень явным и ощутимым, начиная с 1914 года. Может быть, не с первых месяцев, но, наверное, уже к концу 1914 года мы видим, что привычка к похоронкам, к тому, что люди гибнут, гибнут - и конца этой войне не видно, когда она там закончится, тоже непонятно, чем она закончится, тоже не совсем понятно, эта привычка к смерти становится достаточно устойчивой. И к 1917 году пулеметное право, порядок, при котором спорные вопросы общественно-политической жизни решаются исключительно по принципу «кто силен, тот и прав», у кого в руках пулемет, револьвер, винтовка, тот и прав, это, к сожалению, тоже становится нормой жизни.

И отсюда становятся понятными те декреты советской власти, первых месяцев советской власти, которые предполагали очень радикальную, очень решительную ломку сложившихся общественных отношений.

Какие из этих декретов задели простых людей больше всего?

Мы видим глобальный Декрет о мире, Декрет о земле. Декрет о мире касался армии, касался населения, это был призыв, это было благое пожелание и некая благая весть к воющим державам с просьбой о заключении мира, призыв, оставшийся без ответа на тот момент. Хуже того, призыв, который привел не к миру, к такому, который принес бы нашей стране процветание и благоденствие, а к «похабному миру», как его называл сам Ленин, Брестский мир с аннексиями, контрибуциями и со всем тем негативом, который он имел.

Декрет о земле. Это тоже яркий прекрасный призыв к тому, что вот, частная собственность на землю отменяется навсегда, теперь каждый крестьянин, каждый трудящийся на земле человек будет иметь свой земельный надел, будет получать с него урожай, никаких долгов банкам, кредиторам, ничего этого уже не будет, не будет этого помещика, если он, конечно, был, который крестьянину мешал, как во всяком случае сам крестьянин считал, развиваться. Вот его имение, вот его несчастный вишневый сад, вот его какие-то там поля, которые надо было бы отнять и поделить, эти сады, имения, поля, разделенные поровну между всеми крестьянами, между всеми крестьянскими семьями, принесут им счастье. Опять же на деле видим мы ситуацию противоположную, потому что, когда Декрет о земле начинает осуществляться, собственности на землю нет, но крестьянин не становится хозяином своей земли, хотя бы даже и немножечко увеличенной за счет этих помещичьих имений. Вместо помещика появляется государство, которое у крестьянина в некоторых случаях даже хуже, чем помещик, начинает тянуть хлеб, начинает вводить продразверстку, вводит в деревню продотряды и заставляет крестьянина сдавать хлеб под тем условием, что сейчас ты хлеб сдашь, но завтра, послезавтра, послепослезавтра будет мировая революция - и тебе всего и вся будет много. А если ты сейчас этого не сделаешь, тоже, кстати, один из приемов советской пропаганды, то придет бывший твой барин с белогвардейцами вместе и тебя, конечно, накажет за то, что такой-сякой по Декрету о земле его землю себе забрал. Вот такая реальность.

Но опять же не эти два декрета, даже не декрет, юбилей которого скоро будем отмечать, декрет о введении нового летоисчисления, переходе на новую орфографию, все это, конечно, тоже касалось повседневной жизни людей. Но один из первых серьезных декретов, это декрет о ликвидации сословий, званий, чинов, наград, которые были заслужены, выслужены многими нашими соотечественниками в то время. Это действительно декрет, который резал по живому.

Представьте себе ситуацию: вы заслужили какой-то чин, я не буду говорить, как этот чин был заслужен, может быть, вы кому-то дали взятку, может, вы подхалимничали, а может, вы были честным чиновником. Почему это исключенный вариант? И вы честно тянули свою лямку и заработали этот чин, эту должность, этот оклад, эти ордена, которые вам даются за выслугу лет. Если мы говорим о военных, то тут уж ордена кровью политы в буквальном смысле слова - и звания, и чины эти тоже не за просто так давались. И вдруг в одночасье все это перечеркивается. Ничего этого нет. Вы должны начинать жизнь с чистого листа. Это очень существенный декрет в ощущении людей того времени. Может быть, он имел даже большие последствия такого негатива по отношению к большевикам, чем разгон Учредительного собрания или заключение Брестского мира. В конце концов, Учредилку разогнали - ладно, ничего страшного, вон сколько властей разных, не на одной Учредилке свет клином сошелся. А вот когда тебя лишают заслуженных твоих наград, заслуженного твоего статуса, это воспринимается очень болезненно.

Появляются, конечно, новые социальные лифты и для простых людей, может быть, даже более заманчивые, перспективные.

Вот у Сергея Алексеева был такой детский писатель, очень популярный, он и сейчас издается большими тиражами, у него есть такой рассказ «Гражданин Российской республики». И в этом рассказе такой небольшой сюжет, что мальчишка, сын рабочего, в Петрограде читает этот самый декрет, а суть декрета не только в том, что ликвидируются все чины, звания, сословия, награды и прочее, а вместо них, этих прошлых, дореволюционных сословий вводится единое звание - гражданин Российской республики. И как этот мальчишка счастлив! «Вот, я же - гражданин!» Идет к своему отцу и говорит: «И ты - гражданин». Идет встречает своего какого-то дядю и говорит: «И ты - гражданин». «И я - гражданин» Мы все граждане, мы все равны, разве это не счастье, с его точки зрения. У него появляется перспектива, что он потом где-нибудь там получит образование, будет грамотным и пойдет расти-расти. Но это с одной стороны. А с другой стороны, вот эти так называемые свергнутые классы, выражаясь марксистской лексикой, эти эксплуататоры, которые этого всего в одночасье лишились, и ладно бы те эксплуататоры, которые уехали за границу и там жили на те капиталы, которые уже были у них там, за границей, их никто не национализировал. А простые люди, которые имели небольшой банковский вклад, имели какую-то пенсию, здесь было не все так просто и оптимистично, как показывает Сергей Алексеев в своем рассказе.

Детское восприятие этого декрета - это одно, а восприятие взрослых людей - совершенно другое.

Дальше - больше. Политика, которую проводили большевики особенно в первые годы советской власти, это была политика создания новой системы управления, системы ценностей, системы, в которой старым ценностям, старым установкам уже места не было. И в этом смысле можно привести примеры праздников, советских праздников., мы можем очень много рассуждать о том, что много было праздников, мало было праздников, зачем они были нужны, но это совершенно новая система ценностей. Первый праздник, который широко отмечали в красной советской Москве, - это был Первомай 1918 года. И по воспоминаниям тех людей, которые в нем принимали участие, это было действительно нечто потрясающее. Во-первых, сколько было выписано красной материи, правда, вопрос, откуда ее взяли. И вот эта самая красная материя - завешивается вся Красная площадь, завешиваются башни кремлевские, спускаются эти ленты красные, на этих лентах красных пишутся лозунги, все в красном цвете. Проходит парад, проходит демонстрация трудящихся, и после них происходят очень интересные события, которое не могло без внимания остаться со стороны простых людей, москвичей, обывателей. Происходит свержение памятников с пьедесталов, старых кумиров, как их, в кавычках, называли, рушат. И вместо них создается новая система памятников. Первым попадает под этот вал разрушений, как ни странно, может быть, покажется, памятник генералу Скобелеву, на Скобелевской площади. Вроде бы и не памятник царю, генерал, причем нельзя сказать, что генерал какой-то реакционный, ну белый генерал… Не в том смысле, что он белогвардеец, а белый, потому что он на белой лошади ездил и в белом кителе ходил. Полетел вниз, был свергнут, по просьбе рабочих трудящихся завода Гужон, как это было подписано в газете «Правда». Следом за этим в самом Кремле Ленин лично забрасывает трос, забрасывает веревку на обелиск в память погибшего великого князя Сергея Александровича на месте, где он был убит эсером Каляевым, и сбрасывают его тоже на землю. Рассыпается на куски. Более того, Владимир Ильич говорит: «Ну вот, на этом месте надо поставить памятник Каляеву».

А на Соборной площади, перед Успенским собором желательно бы поставить памятник Льву Толстому. Почему? Потому что Льва Толстого от Церкви отлучили, а теперь мы перед Успенским собором, где его подвергали анафеме, мы поставим ему памятник.

Это нарочитое, явное, яркое сопротивление тому сложившемуся социуму, той сложившейся системе ценностей, которая была до этого. Это революция. Безусловно. Революция в сознании. Конечно, здесь нельзя забыть, нельзя не отметить и тот факт, что потом это превратилось в целенаправленную политику. От каких-то спорадических действий и разрушений памятников это перешло в план монументальной пропаганды.

План монументальной пропаганды - очень интересное явление. Тоже как раз направленное в адрес «маленьких» людей, в адрес жителей Москвы. Монументальная пропаганда, по замыслу Луначарского, наркома просвещения, и Ленина, конечно, должна была восполнить отсутствие достаточного количества популярной марксистской литературы, именно популярной литературы. Ленин считал, что, открывая памятник любой, будь то памятник Спартаку, будь то памятник… в списке имен монументальной пропаганды встречались самые разные фамилии… памятник, например, Тиберию Гракху, памятник Августу Бебелю, памятник Лассалю, Фердинанду Лассалю, ну, в конце концов, Разину и Пугачеву тоже. Но всегда это открытие памятников должно сопровождаться, во-первых, митингом, во-вторых, речью оратора, который объясняет, что вот этот самый Лассаль, этот Бебель, этот Спартак, кто-то еще, кто для среднестатистического жителя Москвы был абсолютным белым пятном, в гимназию ходили далеко не все, нужно было объяснить, что это как раз и есть настоящий исторический герой. И вот он гораздо лучше какого-нибудь генерала Скобелева и уж тем более какого-нибудь там великого князя. И уж тем более какого-нибудь Александра III, памятник которому, как хорошо известно, стоял перед Храмом Христа Спасителя, выходил на набережную и тоже был свергнут, сброшен в первые месяцы Советской власти. И произнося вот эту речь, собирая этот митинг, наш оратор объясняет этим людям новую систему ценностей. Объясняет, кому нужно молиться, условно говоря, на кого нужно равняться, кому надо подражать.

Конечно, мы видим, что план монументальной пропаганды, как он был задуман, он не осуществился до конца, потому что мы не видим в Москве памятник Спартаку. Ну, если не считать станции метро. Но это совершенно другое. С другой стороны, мы видим, что это первая и во многом успешная попытка поставить искусство на службу власти. На службу конкретной политике, конкретным политическим задачам. И здесь вопрос о свободе творчества как такового уже ставился в зависимости от выполнения тех или иных политических задач.

Еще один момент, который затрагивал повседневность, в продолжение темы монументальной пропаганды. Это отношение к наследию старого искусства.

Ленин в отношении, например, к классической русской литературе был в общем-то консерватор, поэтому призывы радикальных левых политиков о том, что давайте мы сбросим Пушкина и Некрасова с корабля современности и давайте мы теперь будем писать и читать совершенно по-новому, для Ленина такие призывы звучали довольно неприятно. И Луначарский об этом очень много пишет в своих воспоминаниях. Это, с одной стороны, проявление воспитания того, в котором вырос Ленин, у него был любимый роман «Что делать?» Чернышевского, но это, как ни крути, критический реализм, а не какие-то там новаторские модели футуристов, анархистов, даже символистов. С другой стороны, эта идея, согласно которой лучшие, с точки зрения Ленина, Луначарского, других вождей, писатели и поэты прошлого, лучшее с точки зрения их оппозиции к царской власти должны перейти и в новую систему ценностей, в новую жизнь, в новый мир. В этом смысле Чернышевский выигрывает на все сто процентов: мало того, что писатель, так еще и пострадал от режима. Гражданская казнь, каторга и смерть. Ну и в такой же степени хорош Некрасов, в такой же степени особенно хорош ранний Пушкин с его всякими эпиграммами на Александра I и прочей поддержкой декабристов. И в этом отношении непонятен Маяковский. Горький приводит слова Ленина, что он совершенно не понимает Маяковского. Что-то кричит, к чему-то зовет, какие-то совершенно непонятные, нечитаемые стихи у него… Лесенка вот эта знаменитая. Не понимает Ильич преимуществ этого футурологического подхода. И идея о том, что эти старые писатели, старые поэты должны служить уже новым ценностям, построению коммунизма. И, конечно, многие из этих памятников, сохранившиеся до сих пор, в частности, если мы берем Москву, то это памятник Тимирязеву, это памятник Герцену, Огареву, мы тут не можем сказать, что они лишены свойственных классике скульптуры признаков. Они вполне вписываются в общепринятые скульптурные стандарты.

Правда, были попытки создать некие памятники по совершенно новому образцу, это памятники - так называемые головы революционеров. Такой был памятник Марату, такой был памятник Робеспьеру, такой был памятник Кропоткину. Но после того как Ленин на эту голову отрезанную и поставленную на большой куб-постамент посмотрел и сказал, что это какая-то обезьяна, а не наш выдающийся революционер, после этого от этих голов отказались. Вид у них был отнюдь не классический.

И эти памятники создавали некие новые ориентиры на площадях, на улицах. Если мы пойдем по улицам Москвы, опять же можно обратить внимание, что на фешенебельной Петровке, которая до этого, до 1917 года была одной из элитных улиц Москвы, при входе в Петровский пассаж мы видим барельеф рабочего, который, полуобнаженный, крутит какое-то там колесо. И это было совершенно намеренно сделано. Для того чтобы показать, что раньше здесь ходили буржуи, покупали всякие там французские духи и парфюмерию, а теперь здесь у нас будут отовариваться карточки продуктовые простых рабочих, простых советских служащих. Чем Петровский пассаж и занимался во время Гражданской войны.

Еще значимые черты повседневной жизни людей того времени. Есть некоторые закономерности, которые я отмечу.

Как ни странно покажется, деревня жила лучше города в условиях Гражданской войны. Хотя считается всегда, что город живет лучше. Иначе бы из деревни в город не уезжали. Логика такая. Но во время Гражданской войны мы видим совершенно обратную ситуацию. Из города уезжают в деревню. Потому что жить в городе нельзя. Если мы возьмем крупные города тот же Питер, ту же Москву, то мы тут видим существенное сокращение численности городского населения. В разы буквально падает численность населения. Москва, в которой два с лишним миллиона человек проживало (по тем временам это очень большая цифра), осенью 1917 года, сокращается к 1920 году численность населения ровно в 2 раза. Отчасти это, конечно, объясняется тем, что ушел гарнизон, огромный процент мужчин было мобилизовано в Красную армию, Красная армия получила от Москвы 3 стрелковых дивизии, полностью укомплектованных. Но, с другой стороны, люди уезжают, потому что и жить, и работать, и получать какой-то доход вообще, просто-напросто сводить концы с концами в Москве действительно невозможно.

Аналогичная ситуация, даже хуже, в Питере. Питер тоже город, в котором под 2 миллиона человек на момент начала революции. Сокращается численность населения до 70 тысяч. То есть еще более количество сокращения. И здесь уже тоже не только отъезд на фронт или отъезд куда-то в деревню, а даже факты голодной смерти. Конечно, это не блокадный Ленинград, ни в коем случае. Здесь неуместно, наверное, проводить параллели. Но в целом положение было очень и очень тяжелым. А почему? Потому что город живет и существует за счет инфраструктуры. Это транспорт, это электрообеспечение, это тепло, хотя бы печи, хотя бы камины, я не говорю про батареи центрального отопления, хотя такие тоже были и в Питере, и в Москве. Это продовольствие, это транспорт. И по всем этим параметрам мы видим полный провал в период Гражданской войны.

Транспорт у нас ходит по принципу «слава Богу, что еще ходит», а не по принципу, что он пришел и опоздал на 15 минут к остановке. Хорошо, что он, трамвай, вообще пришел. В подавляющем большинстве случаев трамваи перестают ходить, особенно существенно это сказывается зимой, снег не убирают, он так и лежит, и заносит рельсы, заносит дороги, протаптывает человек тропинку и по этой тропинке все ходят. А где дворники? А дворников нет. Они тоже люди, работать за так не хотят и тоже многие из них уехали куда-нибудь в деревню. А буржуи, которых привлекают к уборке улиц, тоже, кстати, такая трудовая повинность, они убирают улицы плохо, медленно, они просто не умеют убирать, потому что они всю жизнь занимались другими делами. Сидели в своих конторах и делали бизнес. И вдруг надо им ломиком лед колоть.

Транспорт не ходит, водопровод не работает. На верхние этажи практически не подается вода. Канализация не работает. Может быть, это, конечно, не предмет для лекции, но можно отметить, что в отсутствие канализации в качестве отхожих мест использовались пустеющие комнаты домов. Там, где нет никаких хозяев, там, где уехали, там просто вот такое место получается у нас. Не самое лучшее.

Батареи парового отопления, где они были, полопались в первую же зиму буквально, замерзла вода.

Электричество подается в Москве по определенным порциям, то есть порядка 3-4 часов вечером, ну и где-то около 2 часов утром. Причем лампочки горят в вполнакала. Очень большие проблемы с топливом. Донецкий уголь, добыча его практически прекращена. Та часть Донбасса, которая давала уголь в Москву, она контролируется белыми, Деникиным, ну и Москва себя обеспечивает за счет дров в основном. Потом уже в 19 году переходит на торф, использует торфяники, в частности Шатурские, но дрова пошли в большом количестве… Причем в качестве дров используются и заборы, и паркет красного дерева, и мебель черного дерева, все это идет в дрова, все это горит в буржуйках. Буржуйка - печка хорошая, но дает она тепло до тех пор, пока она горит. Как только она гаснет, она замерзает, и ничего хорошего. А топить комнаты московские в доходных домах, которые были действительно очень большие, одной такой буржуйкой практически невозможно.

Правда, с другой стороны, мы видим великую жилищную революцию, заключается эта великая жилищная революция в том, что рабочие с окраин переселяются в центр города. Да, они переселяются, да, они получают лучшее жилье, они получают большие по площади квартиры, но эти квартиры, лишенные удобств, даже для простого рабочего становятся далеко не желанным подарком. Может быть, ему лучше в своей избушке жить на окраине, во всяком случае, в этой избушке будет и печь, в ней будет и рукомойник, рядом будет колодец, и рядом будет какое-то отхожее место. Чем в огромном большом доме, буржуйском, где ничего не работает. С другой стороны, мы не можем не говорить о положении дел с продовольствием. Карточная система, как бы критично к ней не относиться, но это система, которая вводится практически повсеместно в России. Причем и у белых, и у красных. Поначалу белые войска, когда они приходят, занимают тот или иной город, здесь один из лозунгов белого движения «Несем хлеб на штыках!» Хлеб - дешевый, белый хлеб. Вступает белая армия, в какой-нибудь город центральной России, в Курск или Орел, и сразу объявляется об отмене карточной системы. О том, что здесь допускается свободная торговля хлебом, ну и, следовательно, тут расчет на то, что крестьянин сейчас этот хлеб привезет и будет его продавать по не самым может быть заоблачным ценам. Но тут же сталкиваются с проблемой спекуляции. С проблемой, которая заставляет потом и белых вернуться к нормированному распределению продовольствия. Ничего другого не остается.

Поэтому в этих условиях деревня живет лучше. Но до поры до времени. Как только начинается политика военного коммунизма, как только в деревню идут продотряды, которые говорят: ну все, хватит тут хлеб держать, у нас вон рабочие голодают. Плюс к тому численность Красной армии к концу войны достигает 5 млн человек. А они хлеб не сеют, не жнут, только потребляют, все это надо кормить, все это надо содержать. Здесь деревня тоже начинает страдать. Но как деревня реагирует, все-таки будет не совсем объективно сказать, что все до единого крестьяне были такие скупердяи, жмоты, кулаки. Тем более, что «кулак» в деревне - понятие достаточно определенное. Это крестьянин, который сам не работает, а использует труд батраков. А если крестьянин работает сам, но при этом богато живет, то это не кулак, то это зажиточный хороший хозяин. Были крестьяне, это некое христианское воспитание здесь сказывалось, которые готовы были отдать, пожертвовать зерно в Красную армию, но когда процент изъятия этих самых продовольственных излишков просто-напросто стал запредельным. Размеров продразверстки никто не устанавливал. Она варьировалась в зависимости от урожая, от посевов, от посевных площадей. Крестьяне на это начинают реагировать сокращением посевов. Потому что если ты сократил посев, то с тебя много и не возьмут. Это приводит к тому, что из-за сокращенных самими же крестьянами посевов, при жутко неблагоприятных погодных условиях, засуха, которая началась в Поволжье в мае - и ни капли дождя не было до августа месяца, начинается голод. Вот тоже прямое последствие Гражданской войны.

Но сказать, что здесь виноват конкретно Ленин, конкретно Советская власть, конкретно сам крестьянин, мы, наверное, не можем. Это совокупность причин, совокупность фактов, которые приводят к этой трагедии. Трагедии, когда даже случаи каннибализма, к сожалению, здесь отмечались.

При прочих равных условиях, если не говорить о сравнении города и села, при прочих равных условиях фронт живет лучше тыла. С точки зрения снабжения. Почему? Потому что и Красная армия, и Белая армия, армии, на которые надеются, которые и должны одержать победу в этой войне, они снабжаются настолько, насколько это возможно. Красноармейский паек - это самый высокий паек, он практически повторяет паек солдата Первой мировой. А это не бедный паек. Это два фунта хлеба. И у белых то же самое примерно.

И первые категории распределения пайков как раз рабочих, Петрограда, Москвы, других каких-то городов, рабочие крупных заводов, машиностроительных предприятий - это тоже первая категория, это тоже обеспеченные по пайкам, по продовольственным категориям населения люди.

С другой стороны, мы видим, что вторая, третья и последняя обывательская категория населения в буквальном смысле слова голодная. Голодный паек, мы видим примеры голодных обмороков, но не наркомов наших, у ученых, у преподавателей, у профессоров университетов многих, которые в данной ситуации оказались невостребованными советской властью в силу каких-то причин - своего происхождения дворянского или принадлежностью к кадетской партии. И они в буквальном смысле слова сводят концы с концами.

Хорошо, может быть, тем, у кого остаются какие-то ценности. Бриллиантовое кольцо или даже золотое обручальное кольцо ценится достаточно высоко. Еще больше ценится империал, золотой рубль, царский. В условиях растущей инфляции печатающиеся деньги не имеют никакой ценности, это не более чем бумага, которая иногда по весу выдается, и ценность ее - ценность бумаги, на которой деньги напечатаны. В этих условиях золотой рубль, золотой царский империал с профилем Николая II - это сверхценность. За этот золотой империал можно получить мешок пшена. Или даже, может быть, мешок муки. Здорово.

Конечно, не у каждого эти империалы сохранились, конечно, очень сильно развита - и это тоже черта повседневной жизни России периода Гражданской войны - очень развита преступность. Причем преступность - это не какие-то карманные кражи, это не воры-форточники, это самые тяжелые формы преступлений против личности, против здоровья - это грабеж, разбой и убийство. Убийство, естественно, с корыстной целью.

Но как-то надо жить. И те, кто уехать в деревню не могут, нет у них ни родственников, нет никаких знакомых, либо идут служить в аппараты Совнаркома, становятся чиновниками, которые хотя бы минимальный размер пайка могут получить и какое-то жалование минимальное могут получать, либо - тоже вот такой вариант, - буквально продают все, что у них есть, все, что у них осталось от старой жизни.

И еще одна черта интересная, как раз характерная в большей степени для горожан, чем для сельских жителей, - это возросший интерес к православию, православным ценностям, православным обычаям, православным обрядам. То, что накануне революции, накануне 1917 года очень многими осуждалось. Считалось, что это какой-то анахронизм, прогрессивно мыслящие люди в Церковь не ходят, это всякие старухи там ходят в Церковь, а прогрессивно мыслящие люди - это материалисты, атеисты, и наша интеллигенция, и даже та часть интеллигенции, которая в Бога, может быть, верила, потому что надо было верить, потому что надо было получать метрики, надо было венчаться, надо было креститься, но глубокой веры, той истинной, подлинной, христианской, православной веры у них тоже не было. Маловерие, безверие было. В период обострения этих нужд повседневных, в период этого состояния на грани жизни и смерти в городах крупных, на фронте на том же самом, пробуждается вера. По воспоминаниям, по дневникам это можно судить, отмечают наши интеллигенты огромное количество молящихся в храмах. Переполненные храмы на Пасху. Несмотря на Первомай, несмотря на монументальную пропаганду, несмотря на эти кумачовые ленты, которые с Кремля свисают и всякие пролетарские праздники, и свержения монументов «царским сатрапам». В церковь люди ходят. Ходят, молятся. И, опять же, состав стал другой. Раньше, может, ходило много рабочих, ходили крестьяне, а теперь - интеллигенция.

Интересный тоже такой сюжет. Когда в Москве буквально вот тоже Первомай отметили 1918 года, а потом праздник - Николай Чудотворец. И завеса красная, которая закрывала надвратную икону на Никольской башне Кремля, сейчас надвратная икона восстановлена, эта завеса сама по себе, действительно сама по себе, это уникальное, не объяснимое явление какими-то физическими причинами. Ветра не было, внутри никто материю не разрезал. Спадает и открывается лик Николая Чудотворца. Изрешеченная пулями икона и осколками избитая, обстреливали когда Никольские ворота во время кровавой недели в Москве, но она открывается, и все видят в этом некое знамение. Возрождения православия, может быть, уже новой веры теперь. Веры, которая будет омыта этими страданиями, этими лишениями русской смуты, которая возродится в будущем новой России.

Но эти настроения, как бы к ним ни относиться, какими они были - подлинные, мнимые, но они были, и, конечно, мы должны учитывать их, когда мы говорим о нашей русской смуте, о Гражданской войне. Каким бы трагичным нам этот период ни представлялся по прошествии ста лет.

Спасибо за внимание.

Проект осуществляется с использованием гранта Президента Российской Федерации на развитие гражданского общества, предоставленного Фондом президентских грантов.

„Против организации комитетов деревенской бедноты, против крестового похода сознательных городских пролетариев на деревенских кулаков и богатеев, против проповеди классовой борьбы в среде крестьянства, высказываются все партии, начиная от кадетской и кончая лево эс-эровской.

Все эти партия упрекают Советскую власть и нашу партию в том, что мы искусственно возбуждаем гражданскую войну в деревне, что кроме вреда, наши продовольственные отряды ничего деревне не принесут.

А, между тем, вести, получаемые с мест, из сел, и деревень, показывают, что декрет Центрального Исполнительного Комитета о комитетах бедноты не выдуман нашей партией, желающей якобы, во что бы то ни стало, вызвать напрасную борьбу и бесполезное кровопролитие.

Все вести говорят о том, что борьба бедняков с богатеями, пролетариев деревни с кулаками есть повсеместное обыденное явление, что декрет этот есть правильный и своевременный отклик на голос жизни.

Классовая борьба, которая ведется между беднотой и кулацкими элементами деревни, как это сообщают со всех сторон, часто принимает форму вооруженных выступлений.

Читая провинциальныя газеты, всякие „известия", издающиеся разными губернскими, уездными и даже волостными советами, почти каждый раз находишь любопытнейшие сообщения о самой настоящей войне, самой доподлинной революционной борьбе, которая ведется сейчас деревенской беднотой против своих собственных кулаков.

Волостные советы и комитеты бедноты-бельмо на глазу у мироедов и богатеев, эта деревенская буржуазия, подражая своей старшей сестре-городской буржуазии-устраивает самые настоящие контр-революционные выступления против Советской власти и проявляет не меньше жестокости и зверства, чем буржуазия Тамбова или Самары.

Жизнь Нижегородской губернии дает тому много примеров. Вот село Шарголей, Павловского уезда-кулаки, организовавшись, убили троих большевиков и „сшибли Совет". Но пришли на подмогу Богородицкие и Павловские товарищи и снова „сшибли кулаков".

Вот Козьевская волость, Васильевского уезда. Беднота, в количестве около 200 человек избирает свой Исполнительный Комитет. Кулаки собирают тысячную толпу и ночью устраивают вооруженное нападение на Совет. Совет разогнан, кулаки, производят избиение советских работников. Но беднота не сдает своих позиций, с 20-ю винтовками небольшой кучке людей удается разогнать озлобленную толпу.

Как видно, бедноте приходится вооруженной рукой защищать свои организации. Кулаки-люди дела и не с голыми руками идут на Советскую власть. Они выступают вооруженными и, естественно, что борьба против них выливается в кровавое столкновение. Вооруженные отряды городских рабочих, которые направляются в деревню, оказывают деревенской бедноте безусловную необходимую помощь в ее борьбе против врагов ее, которые вместе с тем являются врагами городского пролетариата.

Часто сами бедняки справляются со своими врагами, не прибегая ни к чьей помощи. Так, в той же Нижегородской губернии, в с. Мигалихи небольшая, но хорошо организованная кучка бывших солдат, пришедших с фронта, крепко держат в руках оружие, с трудом сдерживая напор на волостной Совет кулаков и бессознательной массы, слепо идущей за ними, так как они при вольной продаже хлеба обещают им рай земной.

Мигалихинская буржуазия, как наши меньшевики и правые эс-эры, играет на бессознательности и темноте масс.

Кроме непосредственной борьбы с кулаками за власть на местах, деревенская беднота без всяких декретов делает как раз то самое дело, ради котораго и создаются по декрету комитеты деревенской бедноты.

В упомянутом уже с. Козьеве, после разгона озлобленной кулацкой толпы, беднота производит у кулаков реквизицию зерна, которым и удается засевать поля всей бедноте, причем не остаются без засева и поля кулаков. После этого довольная беднота снова выбирает чисто большевистский Совет.

Из этих нескольких примеров (а таких примеров приводится ежедневно очень много в провинциальных газетах), видно, что декрет о комитетах бедноты ничего не изобретает, ничего противоречащего жизни не создает.

Классовая борьба в деревне ведется, борьба острая, упорная, ожесточенная. Никакие объединенные усилия от кадетов и до левых эс-эров не могут приостановить начавшееся уже давно расслоение деревни и борьбу классов внутри нее.

Декрет Ц.И.К. придает определенный смысл и организованность этой борьбе, и Советская власть, как власть рабоче-крестьянской России, помогает деревенской бедноте против кулаков и богатеев и тем самым показывает, что она, как власть рабочих очень чутко прислушивается к подлинному голосу жизни".

Борис Волин.