Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Петер Хенн
Последнее сражение. Воспоминания немецкого летчика-истребителя. 1943-1945

Предисловие

Потеря обеих ног – это высокая цена за то, чтобы иметь право, по крайней мере, на то, чтобы тебя выслушали. Нечасто можно найти человека, который отдал бы больше, и все же это была цена, заплаченная Петером Хенном за то, чтобы написать свою книгу. Даже если память плохой советчик, когда приходится вспоминать события десятилетней давности1
Эта книга Петера Хенна была впервые опубликована в 1954 г. (Здесь и далее примеч. пер.)

То костыли или протезы служат прекраснейшим напоминанием. Не в этом ли причина силы, скрывающейся в этих воспоминаниях очевидца? Я так не думаю. Но надо признать, что последнее утверждение имеет смысл и его нельзя не принимать во внимание.

Мы имеем перед собой книгу бывшего врага. Она не столь значима, как, например, «Дневник» Эрнста Юнгера2
Юнгер Эрнст (1895 – 1998) – немецкий писатель, который, изображая ужасы войны, в то же время утверждал, что она дает возможность «глубочайшего жизненного переживания» и «внутренний опыт».

– столь сдержанного в выражениях и столь же опасного в своем губительном восхвалении войны – или «Ответные действия» фанатичного Эрнста фон Саломона3
Саломон Эрнст фон (1902 – 1972) – немецкий радикал-националист. После Первой мировой войны он был членом так называемого «Добровольческого корпуса» и в 1919 г. сражался с красноармейцами в Прибалтике и с коммунистами в Германии. 24 июня 1922 г. фон Саломон участвовал в убийстве министра иностранных дел Веймарской республики Вальтера Ратенау в отместку за то, что тот подписал Версальский договор. Он был арестован и до 1928 г. находился в тюрьме. Во времена Третьего рейха он не принимал активного участия в политической жизни и писал сценарии для киностудии UFA.

В их отвратительной откровенности. Автора мало заботит, нравится ли он или вызывает неодобрение, тешит ли он или разрушает ожидания своего собственного народа или своей же военной касты. В некоторой степени это может объяснить отсутствие успеха его книги в Германии. Петер Хенн стал солдатом только потому, что его страна вступила в войну, иначе в мирное время он был бы гражданским летчиком. Он, кажется, не был нацистом или ярым националистом, и никогда не касается этой темы, за исключением слов о недоверии к высоким партийным сановникам и к аргументам их пропаганды. Хенн взял в руки оружие только потому, что надеялся на то, что однажды сможет снова отложить его. Штабные офицеры могут расхваливать летные данные «Мессершмитта-109», который, как предполагалось, превосходил вражеские самолеты. Петер Хенн непосредственно сам летал на Me-109 и чувствовал машину гораздо лучше, чем перо в своих руках. Но профессиональные писатели и мемуары штабных офицеров волнуют нас гораздо меньше, чем Петер Хенн, пытающийся уйти от пушечных очередей «Лайтнинга» или раскачивающийся на стропах разорванного парашюта.

Это потому, что он формулирует одну из важнейших истин любой войны: угроза смерти дает понимание сути людей и событий, выводит на свет любые фальшивые идеи. Идеи управляют миром и развязывают войны, но люди, которые рискуют жизнью, могут сами, под беспощадным и слепящим светом своей судьбы, судить об этих идеях, убивающих их товарищей и, в конечном счете, их самих. Исходя из вышесказанного голос Петера Хенна, бывшего летчика-истребителя из эскадры «Мёльдерс»4
Имеется в виду 51-я истребительная эскадра люфтваффе (Jagdgeschwader 51, или JG51). Она получила почетное наименование «Мёльдерс» после того, как ее прежний командир оберст Вернер Мёльдерс, первым из пилотов люфтваффе преодолевший рубеж в 100 побед, 22 ноября 1941 г. погиб в авиакатастрофе.

И командира эскадрильи из 4-й эскадры непосредственной поддержки войск на поле боя5
Эскадра имела обозначение SG4 (Schlachtgeschwader 4).

Будет услышан и сегодня и завтра, и мы должны надеяться на то, что он достигнет любой части земного шара, где живут с надеждой на мирное будущее.

Петер Хенн родился 18 апреля 1920 г. Он никогда не пытался избегать опасностей, которым подвергались его товарищи, и совершал самые безрассудные поступки. Он однажды едва не был разорван надвое, взлетая на самолете с крошечной каменистой площадки в Италии, чтобы сбежать – если верить его словам – от союзнических танков. Он, конечно, мог уехать и в автомобиле, но трудности привлекали этого человека, который хотел победить, попытавшись сделать невозможное. Были все предпосылки к тому, что в тот день он мог погибнуть, и удивительно, что ему удалось спастись. Но самым большим удовольствием для этого бесшабашного юноши было щелкнуть каблуками перед Стариком – командиром своей группы, которому, вероятно, было лет тридцать6
Имеется в виду Карл Раммельт, с 7 июня 1943 г. командир 2-й группы 51-й истребительной эскадры (II./JG51), которому в июне 1944 г. действительно исполнилось тридцать лет. 23 декабря 1944 г. его Bf-109G-14 был сбит над Венгрией в бою с американскими самолетами, Раммельт получил тяжелое ранение и в боях уже больше не. участвовал. Согласно данным люфтваффе, он одержал 46 воздушных побед.

И который недолюбливал его, – и доложить после некоего нового злоключения: «Лейтенант Хенн вернулся из боевого вылета». А после всего этого наслаждаться его неприязненным изумлением.

Петер Хенн – двадцатитрехлетний лейтенант, сын сельского почтальона, предполагавшего, что тот станет учителем, – едва ли устраивал командира истребительной группы. В люфтваффе, как и в вермахте, всегда холили лишь офицеров, окончивших высшие военные училища. Остальные рассматривались в качестве обычного пушечного мяса и расходного материала. Но война распределяет звания и почести наугад.

В моем представлении образ Петера Хенна ни в коем случае не противоречит образам известных асов всех стран, заслуживших медали, кресты с дубовыми листьями7
Имеется в виду немецкий Рыцарский крест Железного креста с дубовыми листьями, который был учрежден 3 июля 1940 г. и стал четвертым по старшинству среди пяти степеней Рыцарского креста. Однако автор предисловия ошибается, утверждая, что эта награда автоматически открывала путь в руководство компаний и вела к выгодным бракам. Многие асы люфтваффе, удостоенные высших наград, после Второй мировой войны вели достаточно скромный образ жизни. Подобное утверждение больше подходит к американским асам, которых высокие награды и популярность делали выгодными кандидатами в советы директоров крупных компаний.

И прочие награды, которые открывали своим обладателям дорогу в советы директоров крупных компаний и к заключению удачных браков. Уберите их золотые цепочки, орлов и погоны, и Петер Хенн будет напоминать одного из этих веселых молодых людей, которых все мы знали в течение войны и чье хорошее расположение духа ничто не могло уничтожить. Потрепанная фуражка, небрежно сдвинутая на одно ухо, придавала ему вид механика, ставшего офицером, но стоило обратить внимание на честный, открытый взгляд и жесткие линии рта, становилось ясно: перед вами настоящий воин.

Его бросили в бой в 1943 г., в момент, когда неудачи Гитлера начинали становиться все более серьезными, и было очевидно, что поражения не вносили в военную службу ничего похожего на здравый смысл и человечность. Он был послан в Италию, возвращен в Германию, вернулся обратно в Италию, провел некоторое время в госпиталях в Румынии, участвовал в сумасшедших схватках на Втором фронте8
Так называли фронт, созданный во Франции после высадки союзнических сил на побережье Нормандии 6 июня 1944 г.

И закончил войну в Чехословакии, попав в плен к русским, из которого вернулся в 1947 г. инвалидом. Преследуемый со всех сторон поражениями, он шел от несчастья к несчастью, авариям, прыжкам с парашютом, пробуждению в операционной, воссоединению со своими товарищами, пока некое новое бедствие не бросало его вниз…

В сражениях он одерживал победы, которые не обходились без жертв. В одном из боев, когда его преследовали десять «Тандерболтов», ему повезло поймать одного из них в прицел своих пушек, и он не упустил случая нажать на спуск. Хенн, должно быть, послал нескольких своих врагов на землю, но можно предположить, что их было не больше, чем у Ричарда Хиллари, чей издатель сообщает нам, что он сбил пять немецких самолетов в ходе Битвы за Англию9
Флаинг-офицер Ричард Хиллари, летая в составе 603 Sqdn. RAF, в ходе Битвы за Англию одержал пять личных, три групповых и две вероятных победы, а также повредил еще два самолета. 3 сентября 1940 г. его «Спитфайр» Mk.I в бою с Bf-109E из II./JG26 был сбит над Ла-Маншем в районе города Маргита. Хиллари получил тяжелые ожоги лица, но выпрыгнул с парашютом и вскоре был подобран спасательным катером. Он провел в госпитале больше года и продолжил летать лишь в 1942 г. Хиллари погиб 8 января 1943 г., разбившись в ходе ночного тренировочного полета на двухмоторном «Бленхейме».

Петер Хенн не имел привычки кричать о своих победах в микрофон. Он не хвастался о «новой победе». Когда Геринг, которого каждый в люфтваффе называл Германом, посетил его группу и произнес одну из своих бредовых речей, все ожидали, что лейтенант Хенн устроит скандал, сказав нечто безрассудное, потому что не сможет сдержать себя. Но кто знает, при иных обстоятельствах, например находясь в составе победоносных эскадрилий в Польше в 1939 г. или в период Французской кампании 1940 г., не был бы лейтенант Хенн опьянен победами? Есть, очевидно, существенное различие между летчиками-истребителями во времена побед и во времена поражений.

В чем же причина человечности Петера Хенна? Полковник Аккар10
Французский летчик-истребитель Жан Мари Аккар в мае 1940 г. в боях над Францией одержал 12 групповых побед. Днем 1 июня 1940 г. во время атаки группы Не-111 из I./KG53, возвращавшейся после налета на железнодорожную станцию в Гренобле, его «Хок» 75А был подбит ответным огнем немецких бортстрелков. Аккар получил тяжелое пулевое ранение в голову, но все же смог выпрыгнуть с парашютом и опустился на землю уже в бессознательном состоянии. Можно сказать, что он родился в рубашке. Пуля, пробив лобовое стекло пилотской кабины, вероятно, потеряла значительную часть своей энергии. Попав точно между глаз, она застряла в черепе, не затронув мозг. Осмотрев рану, врачи решили не удалять пулю, так как опасались, что в результате операции Аккар потеряет зрение. В результате немецкая пуля так и осталась у него в голове. Аккар пошел на поправку и во время нахождения в госпитале даже написал книгу «Охотники в небе», в которой рассказывал о действиях своей истребительной группы в ходе боев над Францией в 1939 – 1940 гг. Он прослужил во французских BBG до апреля 1965 г., выйдя в отставку в звании корпусного генерала.

Казалось, говорил об этом, когда в журнале Forces Aйriennes Franзaises (№ 66) написал, что «летчик-истребитель – это или победитель, или никто», пытаясь объяснить, почему обе книги Ричарда Хиллари и его письма читаются так, как будто они написаны пилотом бомбардировщика, то есть участником боевых действий, имевшим много времени для размышлений. Он убежден, что лейтенант Хенн не обладал духом летчика-истребителя и что печально известный Рудель с его золотыми дубовыми листьями и бриллиантами, который был всего лишь пилотом «Штуки»11
Ханс-Ульрих Рудель, летая на Ju-87, выполнил в ходе Второй мировой войны 2530 боевых вылетов. Согласно данным люфтваффе, он уничтожил 519 танков, более 800 автомобилей, 150 позиций артиллерийских батарей и четыре бронепоезда, тяжело повредил один линкор, потопил 2 эсминца и около 70 десантных судов. При этом сам Рудель свыше тридцати раз был сбит зенитным огнем и пять раз был ранен. 8 февраля 1945 г. в ходе атаки советских танков севернее Франкфурта-на-Одере в его Ju-87G попал 40-мм зенитный снаряд. Руделю раздробило правую голень, но он смог посадить горящий самолет в расположении своих войск. В тот же день в госпитале раздробленную голень Руделю ампутировали, но уже через шесть недель он вернулся в свою эскадру и продолжил боевые вылеты. 1 января 1945 г. оберст Рудель стал единственным человеком в Третьем рейхе, награжденным Рыцарским крестом с золотыми дубовыми листьями, мечами и бриллиантами.

Обладал им в гораздо большей степени.

Мы должны допустить, что Рудель никогда не чувствовал никакого сострадания, ни к себе, ни к другим12
Когда речь идет о такой тонкой материи, как чувство сострадания, вряд ли можно о ком-то судить однозначно. Так, тот же Рудель шесть раз приземлялся за линией фронта, чтобы вывезти сбитые экипажи, а седьмая такая посадка едва не стоила ему жизни. Хотя надо признать, что неординарная личность Руделя всегда была предметом споров и противоположных оценок. Например, Гюнтер Ралль, один из лучших асов люфтваффе, в одном из своих интервью так охарактеризовал Руделя: «Несомненно, он немного был похож на маньяка… я был удивлен, насколько это был эгоцентричный человек. Он действительно считал себя великим».

Он был жестким человеком – жестким и беспощадным к себе, в то время как Петер Хенн, кстати, как и Аккар, мог быть растроган по поводу упавшего в море или погибшего приятеля. Или приходил в ярость от высокопарных речей «наземных» чиновников. Его нервы были взвинчены, потому что он ясно видел причины краха люфтваффе на земле и в воздухе, а чушь, вещаемая рейхсминистерством пропаганды по радио, оставляла его равнодушным. Он лишь с презрением пожимал плечами. Он использует слово «бойня», когда речь заходит о войне. Так оно и есть. Должны ли мы назвать этого необычного летчика-истребителя злым гением, я не могу сказать, но очевидно, что он был талантливым человеком. Лейтенант Хенн слишком много размышлял, и командир его группы не лучшим образом отзывался о нем в своем личном рапорте. «Лучшая вещь, которую можно сделать, – советовал он Хенну, – состоит в том, чтобы бросаться в бой, нажимать на спуск оружия и ни о чем не думать». Фактически это был моральный принцип всех летчиков-истребителей, а также и первое правило войны. Но когда об этом нельзя думать, остается лишь, как я полагаю, оставить службу.

По-моему, Шарль Бенуа рассказывал следующую историю: однажды император Юлий Цезарь на берегу некой чужой реки проводил учения своих частей, состоящих из варваров, и выглядел настолько угрюмым, что его спросили, что случилось. Покачав головой и по-прежнему выглядя сумрачно, он отвернулся. Но когда его советники продолжали настаивать, он коротко обронил: «Это занятие для философа».

И все же в ходе успешного вылета, в редких случаях, когда его самолет не был поврежден, или в день, когда его эскадрилья разбила соединение «Либерейторов», рискнувшее без сопровождения появиться над Италией, Петер Хенн старается не задумываться ни о чем. Но когда его снова начинают преследовать «Лайтнинги», когда под их очередями его самолет звенит, словно кольчуга под ударами меча, и когда он сам, полуослепший от прилившей крови, с трудом выбирается из кабины и падает в пустоту: «небо, земля, небо, земля…», он вновь начинает размышлять и молиться о спасении: «Боже, позволь всему этому поскорее закончиться…» Он очень хорошо помнил американского летчика, который с распростертыми руками выпал из бомбардировщика и упал на аэродроме истребителей.

Так кто были эти немецкие летчики-истребители, за чьим наступлением над Европой мы все наблюдали? Обманутые иллюзорными суждениями, что враги превосходят нас в силе и отваге, мы малодушно думали, будто они днем и ночью взлетают со своих аэродромов подобно беспощадной стае, набирают высоту и устремляются к нам с яростными криками и злобными взглядами вампиров. Это потому, что враг всегда наделяется какими-то таинственными и неизвестными способностями. Мы в течение ряда лет готовились встретить врагов с избыточными мерами предосторожности, но при недостатке реальных фактов наше воображение, естественно, многократно преувеличивало опасности в бою. Если бы мы тогда узнали, что средняя продолжительность жизни пилота, участвовавшего в противовоздушной обороне рейха, будет варьироваться между сорока восемью и шестидесятые девятью летными часами, то рассмеялись бы, – и это пилоты, имеющие двойное или тройное преимущество над нами.

В любом случае это создает определенную связь с врагом. Почему Петер Хенн должен был «расположиться» к американскому пилоту, который тем вечером, выпрыгнув из горящей «Летающей крепости» с парашютом, опустился в их расположении? В ходе беседы пилотов эскадры «Мёльдерс» с военнопленным все были поражены этим диалогом, конечно, вежливым, но откровенным; когда представлялся такой случай, участники боевых действий всегда пытались поговорить с противником и с изумлением осознавали, что с вражескими летчиками у них гораздо больше общего, чем с собственным командованием. «Что вы думаете о нашем «Мессершмитте»?» – спросил Хенн, который выступал в качестве переводчика.

«Мой вопрос застиг его (военнопленного. – Ред.) врасплох, и я увидел, что он на мгновение задумался.

– Мы очень довольны тем, что видим их в воздухе так мало, – сказал он наконец.

Это был искусный ответ. Мы могли истолковывать его так, как нам нравилось. Я ждал, когда вопрос задаст он.

– А что вы думаете о «Крепостях»?

Он улыбался, казалось предполагая, какой будет ответ.

– Нам очень жаль, что мы видим их так часто.

Мы засмеялись, и напряженность исчезла. Внезапно мы затихли и в замешательстве посмотрели друг на друга. Мы только что признали нечто, что должны были всеми силами скрывать».

Так что наш враг был человеком, также преувеличивавшим опасность, когда выполнял свой заход. Он приближался к нам, втянув голову в плечи, поскольку в тот момент был целью для наших бортстрелков и видел отблески трассеров, пролетавших мимо него, и ощущал лишь одно желание – отвернуть в сторону. Этот враг не был роботом, не ведавшим никакого страха. Он был человеком, нуждавшимся в поддержке.

«Герберт13
Здесь и далее под этим именем автор имеет в виду Герберта Пушмана, который с 13 января 1943 г. командовал 6-й эскадрильей 51-й истребительной эскадры (6./JG51). В 1941 – 1943 гг. в ходе боев на Восточном фронте, над Тунисом, Сицилией и Италией он одержал 56 побед. 3 февраля 1944 г. в районе итальянского города Витербо гауптман Пушман сбил американский В-26. Это была его 57-я, и, как оказалось, последняя победа. Вскоре после этого его Bf-109G-6 был сбит бортстрелками вражеского бомбардировщика и упал на землю около Чивитавеккьи. 5 апреля 1944 г. Пушман был посмертно награжден Рыцарским крестом.

Был наиболее квалифицированным пилотом среди нас. Неразговорчивый по природе, уроженец Бреслау14
Пушман был родом из городка Болькенхайн, расположенного в 66 км юго-западнее Бреслау. Ныне это соответственно города Болькув и Вроцлав на территории Польши.

Он был связующим звеном между старым и новым поколениями летчиков. Хладнокровный и расчетливый, никогда не раздражавшийся, всегда дружелюбный, настоящий товарищ. С ним вы могли говорить открыто и высказывать все, что думали. Я помню, как однажды на Сицилии пришел к нему ночью после наших первых вылетов.

– Герберт, я в панике.

– В панике? Не мелите чепухи. Вы не знаете того, о чем говорите. Я в своей кабине гораздо чаще покрывался испариной от испуга, чем вы когда-либо в своей жизни, но никогда мне не приходила мысль, что я боюсь. Главное, видите ли, состоит в том, чтобы преодолеть препятствие, перескочить через преграду, справиться со своим собственном инстинктом самосохранения. Это трудная задача, и мне дорогого стоило, чтобы научиться этому. Поверьте мне, Петер, что я также пугаюсь, как и вы. Я дрожу, подобно всем другим, всем без исключения. Некоторые притворяются, что они не боятся. Это – ложь. Есть другие, которые презирают смерть и тоже притворяются, что не боятся. И это – ложь. Третьи презирают смерть и плюют в лицо своим страхам. Не каждый это может, и, кроме того, это бессмысленно. Несмотря на показное бесстрашие, по их спинам также течет холодный пот, и я могу сказать вам, что некоторые из них испуганы гораздо больше, чем мы. Всегда соблюдайте и помните одно правило, Хенн. Понимая, что испуганы, никогда не показывайте этого. Никто неверно не истолкует, если вы признаетесь в этом. Но совсем иное дело, если в критический момент вы решите сбежать, притворившись, что ваш двигатель теряет обороты. Этого вам никогда не простят. Никогда не показывайте ни малейшей трусости. Лучше пусть вас вызовут на ковер. Я знаю, что это нелегко. В военное время вы никогда не сможете повернуть колесо истории назад, даже если захотите, но, прежде всего, не мучайте самого себя. В следующем вылете придерживайтесь меня, и я буду говорить вам, как нам не испачкать наши штаны. Вы сами все увидите. Это поможет вам почувствовать себя лучше. Вы не должны пугаться. Я верну вас обратно на аэродром. Вы можете положиться на меня».

Герберт погиб, но за свою карьеру военного летчика, он был не дичью, а охотником, в отличие от Петера Хенна. По существу, Аккар прав. Летчик-истребитель бесполезен, когда его самого преследуют. Лейтенант Хенн сильно напоминал Марена ла Месле15
Лейтенант Эдмон Марен ла Месле был самым результативным французским летчиком-истребителем в 1939 – 1940 гг. С 11 января по 10 июня 1940 г. в боях над Францией и Бельгией он одержал четыре личных, двенадцать групповых и четыре вероятных победы. Командир GC I/5 «Шампань» командант (майор) Марен ла Месле погиб 4 февраля 1945 г., когда его P-47D во время атаки понтонного моста через Рейн около французского городка Нёф-Бризак, в 12 км юго-восточнее Кольмара, был сбит немецкой зенитной артиллерией.

Например, тем, что должен был чувствовать, что служит большому делу, и тем, что не был человеком, думавшим лишь о своей невесте. Хиллари никогда не упоминал о своих победах, но он не видел для себя никакого будущего, когда его страна, казалось, была побеждена, в то время как Петер Хенн всегда ждал момента, когда ему отдадут приказ сложить оружие.

В отношении к Петеру Хенну верх должно одержать великодушие, и две его потерянных ноги послужат нам напоминанием об этом. Он имеет право желать, чтобы его победа не была зарегистрирована; имеет право переживать, когда парашют врага не раскрылся; имеет право отдать последние почести несчастному, раздробленному телу и написать на кресте над идентификационным номером: «Здесь лежит неизвестный товарищ, американский летчик». И наконец, он имеет право думать, что любая война отвратительна и что те, кто ходят на двух своих ногах, должны молчать и слушать его.

Жюль Руа, кавалер британского креста «За летные боевые заслуги» и французского ордена Почетного легиона

Глава 1. Спасение с Сицилии

– Они16
Имеются в виду союзные войска, начавшие 10 июля 1943 г. высадку на Сицилии. Ночью на южном побережье острова приземлились 137 транспортных планеров, доставивших около двух тысяч десантников из 1-й английской парашютно-десантной дивизии. После того как англичане захватили несколько стратегически важных пунктов на берегу между городами Сиракузы и Ликата, там после полудня 10 июля начали высаживаться с кораблей части 7-й американской и 8-й английской армий.

Высадились на Сицилии. Все наружу и быстрее. Пилотам немедленно прибыть в палатку командира группы.

Через откинутый клапан палатки я видел потного, взъерошенного механика, с трудом переводившего дыхание и махавшего нам. Мгновение спустя он исчез так же быстро, как и появился. Его тень на брезенте становилась все длиннее, пока он убегал. Бросив на стол свои карты, я проворчал:

– Мне только что начало чертовски везти, у меня был туз червей. Не важно – бегом марш! Старик ждать не будет.

В палатке 6-й эскадрильи начался настоящий цирк: пилоты, вскакивающие на ноги и ищущие свою одежду, ругательства, крики, грохот отодвигаемых стульев. Адский шум. Все мы слышали приказ, но в тот момент точно не знали, что он означает. Герберт, командир эскадрильи, внятно прокричал:

– Давайте по-быстрому, Франц! Идите к машине. Оставьте свои вещи здесь – мы потом вернемся. Поехали.

Дюжина летчиков, как могли, вскарабкались на аэродромный вездеход. Герберт был за рулем, никто не произносил ни слова. Аэродром Каза-Цеппера17
Каза-Цеппера – полевой аэродром, располагавшийся приблизительно в 10 км западнее Порто-Фокси на западном берегу залива Кальяри.

На Сардинии, с его песчаной почвой и желтоватой выжженной солнцем травой, походил на муравейник, чей покой только что был нарушен. На другой стороне летного поля, в палатках 4-й эскадрильи и напротив, в 5-й эскадрильи, царил тот же хаос. Здесь и там озабоченно бегали пилоты, механики ждали новостей; аэродромные автомобили, полные летчиков, съезжались к палатке командира группы.

Несколько минут спустя была собрана вся группа. Командир в своей палатке, сидя за складным столом, ожидал, когда прибудут опоздавшие. Пилоты образовали вокруг него полукруг.

– Кто-нибудь отсутствует? – спросил он.

– Нет, все здесь, – хором ответили командиры эскадрилий.

– Слушайте внимательно, парни, – начал командир группы. – Вчера ночью итальянцы снова перерезали провода полевых телефонов. Именно поэтому я должен был послать гонцов в каждую из эскадрилий. Этим утром американцы высадились на Сицилии. Поскольку наши телефонные линии вышли из строя, я вынужден был ждать радиограмму. Теперь я получил ее. Группа немедленно отправляется в Трапани. Вылететь туда должны все «ящики», пригодные к полетам. Вам понятно? Берите свое мыло, бритвы и зубные щетки, а все остальное оставьте. Порядок взлета: лидер, 4, 5 и 6-я эскадрильи. Я буду кружить над аэродромом и ждать. Теперь обратите внимание. Держать сомкнутый строй, а не так как в последний раз. Мы должны собраться в течение пяти минут. Над морем держать строй и никаких отставших. Если над морем мы встретим противника, 6-я эскадрилья должна прикрыть нас сзади. Вопросы есть?

– Да… – пробормотал Герберт, но командир группы не обратил на это внимания.

– Сколько машин мы имеем?

Подошел дежурный офицер:

– На этот момент тридцать четыре, герр майор.

– Настоящая армада. Мы будем неуязвимы, даже если обнаружатся «Лайтнинги». Что касается вас, парни, нет смысла бояться. Враг, так же как и вы, стреляет пулями, а не из водяного пистолета. Не забывайте, что отставшего всегда сбивают. Вопросы? Нет? Хорошо. Еще одно, Герберт. Проследите за этими двумя новичками. Возьмите с собой по одному с каждой стороны. Это – все. Взлет в течение пяти минут.

В автомобиле, который вез пилотов 6-й эскадрильи к стоянке самолетов, я сидел рядом с Зиги18
Здесь и далее под этим именем автор имеет в виду лейтенанта Зигфрида Пфлича. 2 августа 1944 г. он возглавил 5./JG51. 6 ноября 1944 г. в бою в районе Будапешта лейтенант Пфлич был ранен и до 24 декабря 1944 г. находился в госпитале. Затем он снова командовал 5./JG51, а потом 12 апреля 1945 г. был направлен во 2-ю истребительную учебно-боевую эскадру (EJG2) для переподготовки на реактивный Ме-262. К концу войны на счету лейтенанта Пфлича были пять побед.

Молодым офицером, который только что прибыл к нам.

– Я думаю, Зиги, что ситуация становится опасной, – произнес я.

– Это должно было случиться сегодня или завтра. Я должен признаться, что бездействие последних нескольких дней начало действовать мне на нервы. Теперь мы отправляемся в Трапани на Сицилию, и там будет такой же ад, как и здесь, так что разницы никакой. Вы слышали, что он сказал? Итальянцы перерезают телефонные провода. Их бесполезно восстанавливать. Было бы лучше смотать кабель и отправить его на склад до тех пор, пока мы не разместимся на постоянном аэродроме. Вы понимаете, что сегодня мы впервые летим с командиром эскадрильи? Это действительно событие, разве вы так не считаете?

Я не ответил, проведя рукой по волосам и почесав подбородок.

Через несколько мгновений мы поднялись в свои «Мессершмитты». Мой механик, стоя на крыле, помог мне закрепить привязные ремни и пристегнуть парашют, кислородную маску и надувную резиновую шлюпку. Затем он схватил пусковую рукоятку и начал крутить ее, словно сумасшедший. Треск, несколько хлопков, и двигатель заработал.

– Отпустить тормоза.

"Мессершмитты-109", подпрыгивая, покатились к взлетно-посадочной полосе. Герберт, командир эскадрильи, развернул свою машину против ветра. Я занял позицию с его правого борта, а Зиги – с левого. Эскадрилья рулила по летному полю. Скоро 6-я эскадрилья заняла позицию по четыре самолета в линию, ожидая сигнала на старт, – сигнальной ракеты, выпущенной от штабной палатки. Первое звено из трех самолетов, пилотируемых Гербертом, Зиги и мной, оторвалось от ухабистой песчаной взлетно-посадочной полосы, законцовки наших крыльев были не более чем в пяти метрах друг от друга. 4-я и 5-я эскадрильи уже поднялись в воздух перед нами, и нас окутало толстое облако желтоватой пыли, поднятой винтами самолетов впереди нас. Я едва мог различить машину Герберта, которая летела впереди на скорости 210 км/ч. На высоте 45 метров видимость восстановилась.

Я был поражен и какое-то мгновение не мог понять, что произошло. Когда мы взлетали, Зиги был с левого, а я с правого борта от Герберта. Теперь мы поменялись местами. Мы, должно быть, поменялись местами в воздухе и были на волосок от катастрофы. Я посмотрел на Зиги через стекло кабины: он был бледен, словно призрак. Герберт покачал головой, и я по двухсторонней связи услышал его голос: «Пара кретинов».

Однако три самолета не смогли взлететь и теперь догорали на краю аэродрома.

Взлетевшие самолеты собрались вместе, затем в течение короткого времени летели над землей перед тем, как над Тирренским морем лечь на курс. Трапани находилось приблизительно в 320 километрах к юго-востоку.

Надо мной – голубое, безоблачное небо, а внизу – сине-фиолетовое море: очень красивый пейзаж.

Вокруг меня в боевом порядке, с интервалами от 150 до 200 метров летели мои товарищи: тридцать девять «Мессершмиттов-109». Мы ощущали себя непобедимыми и готовыми встретить врага, даже если бы он численно превосходил нас и если схватка произошла бы над морем.

Полет над морем в одномоторной машине никогда не считался увеселительной прогулкой. Если только двигатель начнет фыркать и единственный винт остановится, то с вами будет покончено. Почему-то мне посчастливилось так никогда и не испытать этого. Двигатели «Даймлер-Бенц» на наших истребителях работали, должно быть, со значительными перегрузками.

Вы сидите в своей кабине с ручкой управления в руках, глаза прикованы к тахометру, уши прислушиваются к шуму двигателя, а сердце бьется в унисон с ним. Хороший пилот может немедленно услышать звук стучащего поршня, любой необычный скрежет или почувствовать самую незначительную вибрацию.

Глаза каждые несколько секунд пробегают по приборной панели: от тахометра к указателям давления топлива и масла; вы смотрите на стрелки и внимательно изучаете показания приборов. Я продолжаю спрашивать сам себя: «Мой двигатель заглохнет или нет?»

В сомкнутом строю эскадрилья, как правило, летит на крейсерской скорости. Время от времени необходимо увеличивать обороты, чтобы поддерживать свое место в строю. Каждый раз мое сердце колотилось и мне становилось не по себе, когда приходилось увеличивать скорость и догонять остальных. Внезапно в моих наушниках раздался голос: «Говорит «желтая пятерка»! Говорит «желтая пятерка»! Мой двигатель заглох. Он останавливается. Мой двигатель останавливается»

Это был Макс, унтер-офицер, тремя днями ранее вернувшийся из отпуска. Мы находились над Средиземным морем на полпути между Сардинией и Сицилией, на высоте 3700 метров, где кислородная маска обязательна. Его винт вращался все медленнее и медленнее, а затем остановился. Двигатель кашлял, скрежетал, останавливался, снова запускался, фыркал и стучал. Он исчерпал свои возможности, хотя пилот и давал ему полные обороты. Еще раз по двухсторонней связи раздался голос: «Я теряю высоту. Я не могу поддерживать ее».

Голос был жалобным. Это был голос плачущего испуганного ребенка. Ему ответил командир группы; «Макс, не теряйте голову. Сохраняйте спокойствие. У вас множество времени, чтобы выпрыгнуть с парашютом. Мы спешим и не можем вас ждать, но 6-я эскадрилья увидит вас внизу. Она останется с вами, пока вы не упадете в воду. Не падайте духом, Макс. Мы вытащим вас. Сейчас лето и вода очень теплая».

Затем Герберт, командир нашей эскадрильи, вызвал нас по двухсторонней связи: «Петер, Зиги, выходите из строя. Ждите, пока Макс не окажется в своей спасательной шлюпке, а затем самостоятельно направляйтесь в Трапани. Прежде всего, сообщите его точные координаты».

Почему он поручил эту миссию Зиги и мне, когда мы были всего лишь новичками? Предположим, появилась бы группа «Лайтнингов» или заглох бы один из наших двигателей? Из нас бы сделали отбивную.

Мы начали кружить вокруг Макса, терявшего высоту. 1800 метров … Он, вероятно, пытался планировать в направлении Сицилии, насколько это было возможно.

Я вызвал его по радио:

– Макс, до того, как мы спустились к вам, я видел землю. Мы находимся не очень далеко от Мариттимо19
Мариттимо – западный остров из архипелага Эгадских островов, расположенных в 30 – 50 км от западного побережья Сицилии.

Подождите немного и не сбрасывайте фонарь кабины, чтобы мы могли оставаться с вами на связи. Вы рискуете сорвать при этом свою антенну. Выпрыгивайте на высоте 450 метров, не раньше.

– Хорошо.

– Не торопитесь. Выключите рацию в самый последний момент. Снимите привязные ремни, но будьте осторожны с вытяжным тросом и клапаном резиновой шлюпки. Сообщите нам, когда все сделаете.

– Я готов.

– Теперь слушайте. Сбросьте фонарь кабины. Снимите летный шлем и потяните ручку управления на себя. Резко ударьте ногой по педали руля, и вас выбросит. Нет никакого риска, Макс. Досчитайте до двадцати одного, а затем потяните за свой вытяжной трос.

– Хорошо.

– Оказавшись в воде, быстро избавьтесь от своего «зонтика», иначе он опустится на вас словно шляпа. Нажмите на кнопку и откройте воздушный клапан шлюпки. Вы не сможете потерять ее, потому что она прикреплена к вашей спине. Как бы там ни было, пока будете опускаться, надуйте свой спасательный жилет, затем заберитесь в шлюпку и держите ее носом к волне. Сидите в ней, мы появимся и подберем вас. Вы должны подождать два часа, прежде чем начнете выстреливать какие-нибудь сигнальные ракеты. Вас выудит летающая лодка «Юнкерс»20
Автор почему-то здесь и далее пишет о летающих лодках «Юнкерс», хотя известно, что эта фирма их не производила. Немецкая морская авиация, и в частности ее аварийно-спасательные эскадрильи, использовали летающие лодки фирм «Дорнье» и «Блом унд Фосс» и гидросамолеты «Хейнкель».

– Хорошо, парни. Вы знаете адрес моей семьи?

– Да. Он есть у нас.

– Обещайте, что вы напишете, если…

– Обещаем.

– До свидания, Зиги, до свидания, Хенн.

– До свидания, старина.

Из своей кабины я видел самолет Макса, планировавший к воде под все более крутым углом: темная черточка – фюзеляж, белая черточка – парашют. Макс выпрыгнул. В то же самое время в эфире раздался неизвестный голос: «Несчастный ублюдок».

Это был один из пилотов группы, чьи самолеты почти исчезли на горизонте.

Купол парашюта колыхался над темной водой. В то время как Зиги и я кружились вокруг него, Макс продолжал махать нам. «Мессершмитт» спикировал, срикошетил о воду и утонул. Ничего – ни обломков, ни фрагментов – не отметило то место, где он исчез. Ничего, кроме круга пены и нескольких волн, расходившихся все шире и шире. Макс медленно опускался. Мы видели, как он натягивал стропы своего «зонтика», чтобы сохранять баланс.

Опустившись ближе к поверхности воды, Зиги и я увидели, что море неспокойно. Макс достиг воды и скрылся под ней.

У меня в голове пронеслась мысль: «Это критический момент. Он вынырнет или утонет?»

Шелковый купол парашюта опустился, словно саван, и дрейфовал, подхваченный волнами. Несколько секунд спустя появилась голова, а затем около нее выскочила желтая надувная шлюпка.

Зиги вызвал меня по двухсторонней связи:

– Благодарите Бога, его шлюпка в порядке.

Макс барахтался словно сумасшедший, его летный комбинезон и тяжелые ботинки, пистолет «Вери»21
«Вери» – сигнальный пистолет, входивший в экипировку каждого пилота люфтваффе.

И пояс с красными сигнальными ракетами, ранец парашюта, – очевидно, он не смог избавиться от него, – тянули его вниз под воду, несмотря на спасательный жилет.

– Зиги, если он быстро не заберется в шлюпку, то утонет.

– Какая проклятая жизнь.

Наконец Макс схватил трос шлюпки. Мы видели, как он пытался забраться в нее, а затем упал назад в воду. Он сделал вторую попытку, сумел забраться на резиновый борт, перевалиться внутрь и сесть.

Человек в море, отданный на милость продолговатого, надутого воздухом резинового баллона 90 сантиметров шириной и 1, 5 метра длиной. Макс, сидя по-турецки словно портной, помахал нам. Мы кружились над ним, где-то между Сардинией и Сицилией, в 190 километрах от побережья. Горизонт был пуст: небо, вода и шлюпка, танцующая на волнах… Она поднялась и упала между двумя волнами, появилась и снова погрузилась во впадину между волнами.

Мы видели Макса, хватавшегося за ее края, чтобы не быть унесенным подобно соломе на ветру.

Мы покачали крыльями наших самолетов, чтобы дать ему знать, что наступил момент, когда мы должны оставить его.

Макс, двадцатиоднолетний юноша, остался один на один с Тирренским морем, крепко вцепившись в шлюпку – свою единственную защиту. Под ним непостижимая глубина; между ним и водной могилой непрочная резиновая шлюпка.

Мы еще раз пролетели над ней, чтобы засечь ее позицию. Посмотрев на свой компас и хронометр, я записал их показания и взял курс на Сицилию. Тридцать минут спустя мы приземлились на аэродроме Трапани. Мы летели со скоростью 400 км/ч курсом 124° и точно знали местоположение Макса, в пределах радиуса 190 километров.

Как только мы приземлились, то сразу же помчались в штаб. Стоя перед оперативной картой, мы внимательно изучали ее. Красные линии, показывавшие пункты высадки американцев, мало что значили для нас. Все, чего мы хотели, так это летающую лодку «Юнкерс». Макса необходимо было спасти сегодня. Тем временем наш несчастный товарищ дрейфовал где-то между двумя островами, окатываемый волнами, бьющимися в его шлюпку.

Я позвонил на немецкую воздушную спасательную станцию в Трапани.

– Сожалеем, но самолетов нет. Они все сбиты или уничтожены во время последней бомбардировки. Мы все на земле, – был ответ.

Я повесил трубку.

– Что мы можем сделать, Хенн? Мы не можем оставить его там.

В этот момент в разговор вмешался Гюнтер, командир 5-й эскадрильи22
Речь идет об обер-лейтенанте Гюнтере Рюбелле, который командовал 5./JG51 с 3 февраля 1943 г. Летом 1944 г. он был отправлен в госпиталь люфтваффе в Мюнхене из-за возникавших у него при полетах на больших высотах сильнейших головных болей, которые, как оказалось, стали следствием ранения в голову, полученного в сентябре 1942 г. К этому времени на его счету были 48 побед, и 14 марта 1943 г. он был награжден Рыцарским крестом. Затем с 15 августа 1944 г. по 28 апреля 1945 г. гауптман Рюбелль командовал 1-й группой 104-й истребительной учебно-боевой эскадры (I./JG104).

– Я позабочусь об этом. Я свяжусь с итальянской авиацией.

Он взял телефон и назвал номер. Мы смогли расслышать только несколько итальянских слов, а затем Гюнтер бросил трубку на рычаг.

– Эта свинья не понимает по-немецки, особенно в ситуации, подобной этой. Они не рискуют летать над морем на своих картонных «Савойях»23
Вероятно, автор имеет в виду старую летающую лодку S.55SA, хотя итальянская 85-я авиагруппа морских разведчиков (85 Gr. R.M.), базировавшаяся в порту Марсала, на западном побережье Сицилии, была оснащена более современными летающими лодками CANT Z.501 и Z.506.

В воздухе слишком много «Лайтнингов», как им кажется. Дайте мне автомобиль. Я собираюсь заставить их оторваться от земли.

Потеря обеих ног – это высокая цена за то, чтобы иметь право, по крайней мере, на то, чтобы тебя выслушали. Нечасто можно найти человека, который отдал бы больше, и все же это была цена, заплаченная Петером Хенном за то, чтобы написать свою книгу. Даже если память плохой советчик, когда приходится вспоминать события десятилетней давности, то костыли или протезы служат прекраснейшим напоминанием. Не в этом ли причина силы, скрывающейся в этих воспоминаниях очевидца? Я так не думаю. Но надо признать, что последнее утверждение имеет смысл и его нельзя не принимать во внимание.

Мы имеем перед собой книгу бывшего врага. Она не столь значима, как, например, «Дневник» Эрнста Юнгера – столь сдержанного в выражениях и столь же опасного в своем губительном восхвалении войны – или «Ответные действия» фанатичного Эрнста фон Саломона в их отвратительной откровенности. Автора мало заботит, нравится ли он или вызывает неодобрение, тешит ли он или разрушает ожидания своего собственного народа или своей же военной касты. В некоторой степени это может объяснить отсутствие успеха его книги в Германии. Петер Хенн стал солдатом только потому, что его страна вступила в войну, иначе в мирное время он был бы гражданским летчиком. Он, кажется, не был нацистом или ярым националистом, и никогда не касается этой темы, за исключением слов о недоверии к высоким партийным сановникам и к аргументам их пропаганды. Хенн взял в руки оружие только потому, что надеялся на то, что однажды сможет снова отложить его. Штабные офицеры могут расхваливать летные данные «Мессершмитта-109», который, как предполагалось, превосходил вражеские самолеты. Петер Хенн непосредственно сам летал на Ме-109 и чувствовал машину гораздо лучше, чем перо в своих руках. Но профессиональные писатели и мемуары штабных офицеров волнуют нас гораздо меньше, чем Петер Хенн, пытающийся уйти от пушечных очередей «Лайтнинга» или раскачивающийся на стропах разорванного парашюта.

Это потому, что он формулирует одну из важнейших истин любой войны: угроза смерти дает понимание сути людей и событий, выводит на свет любые фальшивые идеи. Идеи управляют миром и развязывают войны, но люди, которые рискуют жизнью, могут сами, под беспощадным и слепящим светом своей судьбы, судить об этих идеях, убивающих их товарищей и, в конечном счете, их самих. Исходя из вышесказанного голос Петера Хенна, бывшего летчика-истребителя из эскадры «Мёльдерс» и командира эскадрильи из 4-й эскадры непосредственной поддержки войск на поле боя, будет услышан и сегодня и завтра, и мы должны надеяться на то, что он достигнет любой части земного шара, где живут с надеждой на мирное будущее.

Петер Хенн родился 18 апреля 1920 г. Он никогда не пытался избегать опасностей, которым подвергались его товарищи, и совершал самые безрассудные поступки. Он однажды едва не был разорван надвое, взлетая на самолете с крошечной каменистой площадки в Италии, чтобы сбежать – если верить его словам – от союзнических танков. Он, конечно, мог уехать и в автомобиле, но трудности привлекали этого человека, который хотел победить, попытавшись сделать невозможное. Были все предпосылки к тому, что в тот день он мог погибнуть, и удивительно, что ему удалось спастись. Но самым большим удовольствием для этого бесшабашного юноши было щелкнуть каблуками перед Стариком – командиром своей группы, которому, вероятно, было лет тридцать и который недолюбливал его, – и доложить после некоего нового злоключения: «Лейтенант Хенн вернулся из боевого вылета». А после всего этого наслаждаться его неприязненным изумлением.

Петер Хенн – двадцатитрехлетний лейтенант, сын сельского почтальона, предполагавшего, что тот станет учителем, – едва ли устраивал командира истребительной группы. В люфтваффе, как и в вермахте, всегда холили лишь офицеров, окончивших высшие военные училища. Остальные рассматривались в качестве обычного пушечного мяса и расходного материала. Но война распределяет звания и почести наугад.

В моем представлении образ Петера Хенна ни в коем случае не противоречит образам известных асов всех стран, заслуживших медали, кресты с дубовыми листьями и прочие награды, которые открывали своим обладателям дорогу в советы директоров крупных компаний и к заключению удачных браков. Уберите их золотые цепочки, орлов и погоны, и Петер Хенн будет напоминать одного из этих веселых молодых людей, которых все мы знали в течение войны и чье хорошее расположение духа ничто не могло уничтожить. Потрепанная фуражка, небрежно сдвинутая на одно ухо, придавала ему вид механика, ставшего офицером, но стоило обратить внимание на честный, открытый взгляд и жесткие линии рта, становилось ясно: перед вами настоящий воин.

Его бросили в бой в 1943 г., в момент, когда неудачи Гитлера начинали становиться все более серьезными, и было очевидно, что поражения не вносили в военную службу ничего похожего на здравый смысл и человечность. Он был послан в Италию, возвращен в Германию, вернулся обратно в Италию, провел некоторое время в госпиталях в Румынии, участвовал в сумасшедших схватках на Втором фронте и закончил войну в Чехословакии, попав в плен к русским, из которого вернулся в 1947 г. инвалидом. Преследуемый со всех сторон поражениями, он шел от несчастья к несчастью, авариям, прыжкам с парашютом, пробуждению в операционной, воссоединению со своими товарищами, пока некое новое бедствие не бросало его вниз…

В сражениях он одерживал победы, которые не обходились без жертв. В одном из боев, когда его преследовали десять «Тандерболтов», ему повезло поймать одного из них в прицел своих пушек, и он не упустил случая нажать на спуск. Хенн, должно быть, послал нескольких своих врагов на землю, но можно предположить, что их было не больше, чем у Ричарда Хиллари, чей издатель сообщает нам, что он сбил пять немецких самолетов в ходе Битвы за Англию. Петер Хенн не имел привычки кричать о своих победах в микрофон. Он не хвастался о «новой победе». Когда Геринг, которого каждый в люфтваффе называл Германом, посетил его группу и произнес одну из своих бредовых речей, все ожидали, что лейтенант Хенн устроит скандал, сказав нечто безрассудное, потому что не сможет сдержать себя. Но кто знает, при иных обстоятельствах, например находясь в составе победоносных эскадрилий в Польше в 1939 г. или в период Французской кампании 1940 г., не был бы лейтенант Хенн опьянен победами? Есть, очевидно, существенное различие между летчиками-истребителями во времена побед и во времена поражений.

В чем же причина человечности Петера Хенна? Полковник Аккар, казалось, говорил об этом, когда в журнале Forces Aériennes Françaises (№ 66) написал, что «летчик-истребитель – это или победитель, или никто», пытаясь объяснить, почему обе книги Ричарда Хиллари и его письма читаются так, как будто они написаны пилотом бомбардировщика, то есть участником боевых действий, имевшим много времени для размышлений. Он убежден, что лейтенант Хенн не обладал духом летчика-истребителя и что печально известный Рудель с его золотыми дубовыми листьями и бриллиантами, который был всего лишь пилотом «Штуки», обладал им в гораздо большей степени.

Мы должны допустить, что Рудель никогда не чувствовал никакого сострадания, ни к себе, ни к другим. Он был жестким человеком – жестким и беспощадным к себе, в то время как Петер Хенн, кстати, как и Аккар, мог быть растроган по поводу упавшего в море или погибшего приятеля. Или приходил в ярость от высокопарных речей «наземных» чиновников. Его нервы были взвинчены, потому что он ясно видел причины краха люфтваффе на земле и в воздухе, а чушь, вещаемая рейхсминистерством пропаганды по радио, оставляла его равнодушным. Он лишь с презрением пожимал плечами. Он использует слово «бойня», когда речь заходит о войне. Так оно и есть. Должны ли мы назвать этого необычного летчика-истребителя злым гением, я не могу сказать, но очевидно, что он был талантливым человеком. Лейтенант Хенн слишком много размышлял, и командир его группы не лучшим образом отзывался о нем в своем личном рапорте. «Лучшая вещь, которую можно сделать, – советовал он Хенну, – состоит в том, чтобы бросаться в бой, нажимать на спуск оружия и ни о чем не думать». Фактически это был моральный принцип всех летчиков-истребителей, а также и первое правило войны. Но когда об этом нельзя думать, остается лишь, как я полагаю, оставить службу.

Представляя современному читателю книгу воспоминаний Ганса Ульриха Руделя – одного из лучших пилотов люфтваффе – о пяти годах полетов в боевых условиях от Польши до Москвы и от Сталинграда до Берлина, хочется еще раз повторить: «Люди, будьте бдительны – это может повториться!»

Мальчик, мечтающий летать, юноша, преодолевающий трудности на пути к цели, мужчина, героически переносящий страдания и гордо принимающий позор поражения, ни в чем не раскаиваясь, ни о чем не сожалея. Разве это не то, о чем мечтает каждый мальчишка? Рудель – герой, летчик, летающий с протезом вместо одной ноги и с гипсом на второй!

Заслуги знаменитого летчика неоспоримы, он единственный во всем Третьем рейхе кавалер Рыцарского Железного креста с дубовыми листьями, мечами и бриллиантами в золоте. Но язык его воспоминаний начисто лишен рефлексии: только взлет – цель – возвращение. Рудель – патриот, для него все немецкое – синоним отличного и совершенного, а все остальное – примитивное и грязное, достойно лишь того, чтобы смотреть на него в прицел бортового оружия. Идеальный продукт тоталитарного режима, ас люфтваффе полностью совпадает с возложенной на него функцией – он думающая военная машина, Терминатор 40-х. Парадоксальным образом такой патриот перестает быть немцем, для него не существует культуры своего народа, он не вспоминает ни стихов, ни песен, поэтому другие народы ничем не интересны ему, кроме утилитарных потребностей, которые необходимо удовлетворить при их помощи. Все его наблюдения за жизнью русских граничат с нелепостью и абсурдом, в функции сверхчеловека не входит ни милосердие, ни понимание, которыми так богата истинная немецкая культура. Главная особенность его стиля – бесконечное повторение местоимения «я», напыщенность и пафосность. Для тех молодых военных на Западе, кто встретился с ним в плену, Рудель был специалистом по русскому Востоку. Свою позицию он не изменил и тогда, когда стал одним из руководителей воссозданных ВВС Западной Германии.

Издательство считает полезным познакомить думающего искушенного читателя со взглядом на Вторую мировую войну человека иной идеологии.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Во время любой войны иногда случается знать фамилии тех, с кем приходится воевать, и особенно часто это бывает в авиации. Но встретить после войны человека, о котором слышал, доводится крайне редко. В конце Второй мировой некоторые из нас имели возможность познакомиться с пилотами немецкой авиации, о которых раньше доводилось только слышать. Сейчас фамилии многих из этих пилотов я уже не помню, но у меня в памяти хорошо сохранились встречи с Галландом, Руделем и пилотом ночного истребителя по фамилии Майер. Они были в Центральном управлении истребительной авиации в Тангмере в июне 1945 года, и кое-кто из их бывших противников из британских ВВС смог обменяться с ними взглядами на самолеты и на тактику применения авиации – самые интересные темы для любого пилота.

Помню, нас всех поразило, когда случайно выяснилось, что один из беседовавших, Майер, сбил другого – нашего знаменитого пилота Брэнса Барбриджа, – когда тот делал заход для посадки на аэродром.

Большую часть войны я провел в качестве пленного в Германии, и там мне пришлось много слышать о Гансе Ульрихе Руделе. Про подвиги на Восточном фронте этого пилота пикирующего бомбардировщика часто можно было прочитать в немецкой прессе, и я с большим интересом ждал встречи с ним, которая должна была произойти в июне 1945 года. Незадолго до этой встречи Рудель потерял ногу ниже колена – при обстоятельствах, описанных в этой книге. В то время военным начальником летного училища в Тангмере был известный пилот британских ВВС Дик Этчерли. На встрече, кроме него, присутствовали Фрэнк Кэри, Боб Так (во время войны находившийся в плену вместе со мной), Раз Берри, Хок Уэллс и Рональд Бимон (в настоящее время главный летчик-испытатель в «Инглиш электрик»). Мы все решили, что должны что-либо сделать, чтобы достать Руделю протез. Мы доставили требуемые инструменты и гипс, но оказалось, что сразу после операции протез не ставится, и потому нам пришлось отказаться от этой идеи.

Теперь мы все прочитали книгу, написанную человеком, с которым нас свела судьба, и этот интерес обуславливался тем, что он сам написал о себе. Книга Руделя хороша тем, что рассказ ведется от первого лица о жизни на войне, главным образом на Восточном фронте. Я не согласен со многими его заключениями и с некоторыми из его мыслей. В конце концов, я воевал на другой стороне.

Книга не претендует на широкий охват событий, поскольку посвящена деятельности одного человека – очень отважного, но делавшего на войне довольно однообразную работу. Однако она содержит интересные наблюдения Руделя относительно его противников на Восточном фронте – летчиков русской авиации.

Полковник Дуглас Бадер – кавалер ордена «За выдающиеся заслуги» и креста «За летные заслуги»

ВВЕДЕНИЕ

Редко когда отец и мать пишут введение к книге своего сына, но мы считаем, что было бы неверным отказаться от предложения, тем более в наше время, когда не принято писать предисловия к книгам о войне.

Одним весьма знающим человеком было сказано: «…Ганс Ульрих Рудель (с 2 января 1945 года полковник люфтваффе двадцати восьми с половиной лет) отличился много больше других офицеров и рядовых; его боевые вылеты на ключевые объекты и в важнейшие районы фронта оказывали заметное влияние на общее положение войск (поэтому он был первым и единственным солдатом, награжденным высшим орденом – Рыцарским Железным крестом с золотыми дубовыми листьями, мечами и бриллиантами)…»

«…Рудель прекрасно описал свои военные впечатления. Важнейшие события войны еще слишком свежи в его памяти, чтобы уложить их в более или менее стройную систему. Тем не менее важно, что люди, выполнявшие свой долг до самого конца, правдиво описали свои военные впечатления. На основе сбалансированного и объективного подхода к свидетельствам непосредственных очевидцев впоследствии можно будет создать верную картину событий Второй мировой войны. Имея 2530 боевых вылетов на своем счету, Рудель – это вынуждены признать и его объективно настроенные противники – является самым выдающимся военным летчиком в мире…»

На протяжении всей долгой войны он практически не имел отпусков; даже после ранения из госпиталя сразу отправился на фронт. В начале апреля 1945 года Рудель потерял правую ногу ниже колена. Не дожидаясь выздоровления, с незажившей раной, при помощи временного протеза, Рудель поднялся в воздух. Своим кредо он считал преданность офицера Отечеству и боевым товарищам, защищающим Родину; также он считал, что должен быть примером для своих солдат – особенно в военное время – служения не для наград или собственной выгоды. Рудель не раболепствовал перед начальством, свое мнение высказывал открыто и искренне, за что пользовался уважением и подчиненных, и командиров.

Служебная карьера Руделя строилась на традиционных солдатских достоинствах – верности и послушании. Мой сын следовал девизу: «Потерпел поражение лишь тот, кто признал, что потерпел поражение!» Проживая в Аргентине, он остался верен этому девизу и поныне.

Мы – его родители, две сестры и бессчетное количество родственников – часто испытывали тревогу за него и молились, всегда повторяя при этом слова Эдварда Морике: «Пусть все, с начала до конца, будет в руках Господа!»

Мы хотели бы, чтобы эта книга была тепло встречена многочисленными друзьями и почитателями Руделя и чтобы в Аргентину пришли вдохновляющие письма от его читателей.

Иоханнес Рудель, священник на пенсии

Саусенхофен под Гунсенхаузеном

Сентябрь 1950 года

К утешению всех матерей, имеющих мальчиков, я хотела бы сказать, что наш Ганс Ульрих был болезненным и нервным ребенком (он весил всего два с половиной килограмма, когда родился). До двенадцати лет мне приходилось держать его руку, если за окном бушевала гроза. Старшая сестра Ганса Ульриха часто говорила: «Ули никогда ничего не добьется в жизни, он боится даже спуститься в подвал в одиночку». Эти насмешки были столь колкими, что Ули решил стать крепче духом и телом, принялся закалять себя физическими упражнениями. Но, несмотря на достижения в этом, его школьные дела шли из рук вон плохо, и Ули не решался показать дневник для подписи отцу до самого последнего дня каникул. Когда я спросила его классного руководителя: «Как успехи моего мальчика?» – тот ответил: «Он очаровательный ребенок, но ученик отвратительный». Об его школьных проделках можно было бы рассказать много, но сейчас я счастлива, что, несмотря на тяжелые испытания, у него была хотя бы беззаботная юность.

Марта Рудель

Потерпел поражение лишь тот, кто признал, что потерпел поражение!

Глава 1
ОТ ЗОНТИКА ДО ПИКИРУЮЩЕГО БОМБАРДИРОВЩИКА

1924 год. Мне восемь лет, я живу в доме приходского священника в маленькой деревеньке Сайфердау. Как-то в воскресенье мои родители уехали в соседний городок Швайдниц на День авиации, оставив меня дома. Помню злость, охватывавшую меня, помню, как я заставлял их описывать День авиации снова и снова. Рассказ о том, что из самолета с большой высоты выпрыгнул человек с парашютом и благополучно приземлился, меня изумил. Я расспросил сестренку обо всех подробностях, после чего мама сшила мне небольшую модель парашюта. Я привязал к этой модели камень и был невероятно горд, когда камень медленно спустился на парашюте к земле. Тогда мне пришла в голову мысль: то, что может сделать камень, могу сделать и я сам. И я принял решение: в следующее воскресенье, если хоть на пару часов останусь один, непременно воплотить свою идею в жизнь.

Когда желанный час настал, я поднялся по лестнице на второй этаж, вскарабкался с зонтом на подоконник, распахнул окно, бросил короткий взгляд вниз и спешно, пока не успел испугаться, прыгнул. Приземлился я на мягкую клумбу, но, несмотря на это, я сломал ногу, у меня болела каждая мышца. Зонты отличаются коварным нравом – и мой зонт проявил себя именно с этой стороны: неожиданно вывернувшись наизнанку, он почти не задержал мое движение к земле. Но, несмотря на неудачный первый полет, я принял твердое решение: буду пилотом.

В школе мне довелось немного изучать современные иностранные языки, после чего я взялся за классические и овладел греческим и латинским. Мой отец часто переезжал из прихода в приход, и потому образование я получал в Сагене, Ниески, Гёрлице и Лойбане – прекрасных городках Силезии. Каникулы я посвящал спорту, в котором не последнее место занимали мотоциклетные гонки. Летом я занимался атлетикой, а зимой ходил на лыжах – и это заложило основу для моего крепкого здоровья и мощной конституции на всю последующую жизнь. Мне нравилось заниматься всем подряд, и потому я долго не специализировался в какой-то конкретной области. Маленькая деревенька, в которой я окончил школу, не имела спортинвентаря – о нем я знал лишь из газет, – и потому я практиковался в прыжках с шестом, преодолевая веревку с бельем при помощи деревянной подпорки. Позднее, когда у меня появился нормальный бамбуковый шест, я смог взять приличную высоту… В десять лет я отправился в Оленгебирге, в 40 километрах от нашего городка, с полутораметровыми лыжами, подаренными мне родителями в качестве рождественского подарка, в надежде, что во время этого перехода научусь хорошо ходить на лыжах… Помню, как я положил настил на козлы для пилки дров, тщательно проверил, достаточно ли прочно стоит это устройство, затем взобрался на мотоцикл и дал полный газ. Мотоцикл въехал на настил, поднялся в воздух и приземлился далеко не прямо. Но я тут же развернулся, чтобы совершить свое воздушное путешествие еще раз. Мне тогда не пришло в голову, что для подобных трюков нужен точный расчет. Своей бесшабашностью я очень огорчал отца, а учителей замучил проказами. Когда я подрос, встал вопрос о моем будущем. Одна из моих сестер изучала медицину, и большие расходы на ее учебу не оставляли мне надежд получить диплом гражданского пилота, потому я решил стать спортивным инструктором.

Неожиданно создаются люфтваффе, и им требуется большое число обученных офицеров резерва. Поскольку я не блистаю успехами в школе, то не могу надеяться пройти трудные вступительные экзамены. Несколько моих знакомых, старше меня по возрасту, пытаются поступить, но их постигает неудача. Из шестисот претендентов отобрано лишь шестьдесят, и я даже и не мечтаю оказаться в числе десяти процентов счастливчиков. Судьба, однако, выбирает именно меня, и в 1936 году я получаю извещение о зачислении в военную школу в Вилдпарк-Вердере. Прибыть туда я должен в декабре. До этого мне предписано два месяца проработать вместе с другими курсантами в Службе труда, после чего нас направляют в Вилдпарк-Вердер для интенсивной учебы. Шесть месяцев нас тренируют как простых пехотинцев; самолеты курсанты видят лишь с земли, провожая их тоскливым взглядом. Ограничивать себя приходилось во многом. Нельзя ни пить, ни курить; отдыхом считаются физические упражнения и спортивные игры. Никаких отпусков в город не было. На молочной диете моя фигура постепенно теряет свой атлетический вид. Но неудовлетворительных оценок по военной и физической подготовке у меня нет, и непосредственный командир, лейтенант Фельдман, мной доволен. Однако кое-что мне не удается, и у меня складывается репутация человека «со странностями».

Второй учебный период мы проводим в городке рядом с Вердером, в месте отдыха близ озера Хакел. Здесь нас наконец учат летать. Квалифицированные инструкторы с большим трудом приобщают нас к тайнам авиации. Искусство посадки воздушного маневра и поворотов преподает нам сержант флота Дизельхорст. После примерно шестнадцати полетов с ним меня отпускают в самостоятельный полет, и это достижение перемещает меня из числа отстающих в середину. Вместе с обучением полетам продолжаются и уроки по технике и военному делу, а также изучение дополнительных дисциплин, требуемых для получения офицерского чина. С окончанием второго срока прекращается и летная подготовка – мы получаем право совершать полеты. Третий срок обучения, который мы снова проводим в Вердере, уже не столь разнообразен. Искусству самолетовождения уделяется совсем мало времени; основное время посвящается тактике воздушного боя и действий наземных войск, искусству обороны, а также другим специальным вопросам. Вскоре меня на короткий срок командируют в Гибельштадт, близ Вюрцбурга, – в прекрасный старый город на Майне, где меня зачисляют в строевое подразделение. По мере того как подходил срок выпускных экзаменов, нас все больше интересует наше направление и то, какие функции мы будем выполнять. Почти каждый хочет попасть в истребительную авиацию, но для всех это невозможно. Прошел слух, что наше подразделение в полном составе должно стать бомбардировщиками. Те, кто прошел трудные экзамены, получают направление в заранее определенное подразделение.

Незадолго до окончания военной школы нас отвозят в противовоздушную зенитную школу на балтийском берегу. Неожиданно школу посещает Геринг, чтобы нас приветствовать. В конце своей речи он спрашивает, есть ли желающие стать пилотами пикирующих бомбардировщиков. Геринг сообщает, что требуются молодые офицеры для формирования новых подразделений, на вооружении которых состоят самолеты «Штука». Я недолго колеблюсь. «Ты хотел быть летчиком-истребителем, – говорю я себе, – но придется стать бомбардировщиком. Так не лучше ли принять свою судьбу добровольно и покончить с этим». Вот эти нехитрые размышления и приводят к тому, что моя фамилия появляется в списке летчиков самолетов «Штука». Через несколько дней все мы получаем назначения. Почти весь выпуск направлен… в распоряжение командования истребительной авиации! Я испытываю чувство горького разочарования, но поделать уже ничего нельзя. Теперь я пилот «Штуки», и мне остается лишь смотреть на счастливые лица уезжающих – моих товарищей по учебе.

В июне 1938 года я прибываю в Грац, расположенный в живописной Штирии, чтобы стать старшим офицером соединения бомбардировщиков «Штука». С того момента, когда немецкие войска вошли в Австрию, прошло всего три месяца, и местное население принимает нас с энтузиазмом. Пилоты нашей эскадрильи проживают в деревеньке Талерхоф, расположенной недалеко от города. Эскадрилья недавно получила «юнкерсы»; одноместный «хейнкель» больше в качестве пикирующего бомбардировщика использоваться не будет. На новом самолете мы учимся пикировать под разными углами – вплоть до 90 градусов, – точно бросать бомбы и стрелять из бортового оружия. Скоро мы уже достаточно хорошо осваиваем «юнкерсы». Не могу сказать о себе, что я быстро учусь; к тому же я приступаю к прохождению тестов, когда значительная часть пилотов их уже прошла. Потому конечные тесты я сдаю с большим опозданием – слишком большим, чтобы обо мне сложилось хорошее впечатление у командира эскадрильи. Я набираю ход столь медленно, что у него возникает подозрение, что я вообще никогда не приду к финишу. Моему положению в эскадрилье не способствует ни то, что я редко бываю в офицерской столовой, предпочитая молочную диету, ни то, что держусь особняком, проводя свободное время в горах или на спортплощадке.

Тем не менее я получаю звание лейтенанта. Под Рождество 1938 года эскадрилья получает команду выделить одного человека для спецподготовки для полетов на разведывательном самолете. Другие эскадрильи отказались это сделать, поскольку не хотят терять своих людей, но наш командир счел, что ему представляется удобный случай сплавить «любителя молока». Я, естественно, не соглашаюсь – хочу остаться пилотом «Штуки», – но запущенной в действие военной машине противостоять бесполезно.

Таким образом, в январе 1939 года я начинаю учебу в школе летчиков-разведчиков в Хильдесгейме. Глубина моего горя не поддается описанию. Нам преподают теорию и практику воздушной фотосъемки. Ходят слухи, что по окончании учебы нас распределят в подразделения для выполнения специальных операций для военно-воздушных сил. Нас всех учили быть наблюдателями, но в разведывательных самолетах наблюдатель еще и штурман, так что пришлось изучать и это искусство. Нам – обученным пилотам – приходится теперь просто сидеть в самолете, вверяя свою жизнь пилоту. Естественно, мы ему не доверяем и думаем про себя, что рано или поздно он рухнет на землю, вместе с нами. Аэрофотосъемке мы обучаемся, делая вертикальные, панорамные и прочие снимки в районе Хильдесгейма. Остальное время посвящено скучной теории. Закончив курс обучения, мы все получаем назначения в соответствующие части. Я должен был отбыть в 2/F121 – дальнюю разведку в Пренцлау.

Через два месяца мы перебраемся в район Шнайдемюл. Началась война с Польшей! Никогда не забуду мой первый полет через границу в другую страну. Я напряжен, сидя в своем самолете и ожидая того, что должно произойти. Первое знакомство с зенитной артиллерией внушает нам страх и почтение. Истребителей, однако, над Польшей оказывается на удивление мало, и это в дальнейшем становится частой темой наших разговоров. То, что раньше было сухим теоретическим материалом в учебных классах, сейчас стало волнующей реальностью. Мы делаем фотографии железнодорожных станций в Торне, Кульме и других городах, чтобы определить направление передвижения польских войск и места их концентрации. Позднее нас стали направлять на самый восток Польши, к железнодорожной линии Брест-Литовск – Ковель – Луцк. Высшее руководство желает знать, как осуществляют перегруппировку сил русские и что они собираются делать. Мы используем Бреслау как базу для полетов в южном направлении.

Война в Польше скоро завершается, и я возвращаюсь в Пренцлау с Железным крестом 2-го класса. Здесь командир моего звена сразу понимает, что я не хочу быть пилотом разведывательного самолета, но он считает, что в условиях напряженной обстановки рано думать о переводе меня в пилоты «Штуки». Я дважды делаю попытки перевестись, но обе успеха не имеют.

Зиму мы проводим в Фритцларе около Касселя в земле Гессен. Отсюда наша эскадрилья делает вылеты на запад и северо-запад, стартуя с аэродромов, выдвинутых на запад и северо-запад насколько это возможно. Мы совершаем полеты на очень больших высотах, и потому каждый летчик должен выдержать экзамены в мастерстве проведения разведывательных полетов на большой высоте. Я выезжаю в Берлин и проваливаю экзамен. Поскольку самолеты «Штука» действуют на низкой высоте, командование наконец принимает во внимание мою просьбу о переводе в пилоты пикирующих бомбардировщиков. Я полон надежд о возвращении к моей «первой любви». Однако вскоре два экипажа теряют пилотов, и меня снова посылают на экзамен. На этот раз оценка следующая: «Исключительно хорошо подготовлен к полетам на больших высотах». В первый раз со мной явно обошлись чересчур круто. Хотя министерство не отдало какого-либо конкретного распоряжения по моему адресу, меня отправляют в Штаммерсдорф (под Веной), в подразделение авиационной подготовки; позднее это подразделение переводят в Крайльсгейм.

Во время начала кампании во Франции я служу адъютантом. Мои попытки найти обходные каналы и обратиться в управление по личному составу люфтваффе успехом не завершаются – о боевых действиях я получаю информацию только из газет и по радио. Никогда я не чувствовал себя столь отвратительно, как в это время. У меня появляется чувство, что я за что-то сурово наказан. Только спорт, на который я направляю всю свою энергию и которому посвящаю все свободное время, приносит мне облегчение. В то время совершать полеты я могу только в маленьком спортивном самолете. Главной моей работой становится военная подготовка курсантов. Однажды в выходной, перевозя нашего командира на «Не-70» в отвратительную погоду, я чуть не попал в аварию. Но мне повезло, и самолет благополучно возвращается в Крайльсгейм.

Петер Хенн

Последнее сражение. Воспоминания немецкого летчика-истребителя. 1943-1945

Предисловие

Потеря обеих ног – это высокая цена за то, чтобы иметь право, по крайней мере, на то, чтобы тебя выслушали. Нечасто можно найти человека, который отдал бы больше, и все же это была цена, заплаченная Петером Хенном за то, чтобы написать свою книгу. Даже если память плохой советчик, когда приходится вспоминать события десятилетней давности , то костыли или протезы служат прекраснейшим напоминанием. Не в этом ли причина силы, скрывающейся в этих воспоминаниях очевидца? Я так не думаю. Но надо признать, что последнее утверждение имеет смысл и его нельзя не принимать во внимание.

Мы имеем перед собой книгу бывшего врага. Она не столь значима, как, например, «Дневник» Эрнста Юнгера – столь сдержанного в выражениях и столь же опасного в своем губительном восхвалении войны – или «Ответные действия» фанатичного Эрнста фон Саломона в их отвратительной откровенности. Автора мало заботит, нравится ли он или вызывает неодобрение, тешит ли он или разрушает ожидания своего собственного народа или своей же военной касты. В некоторой степени это может объяснить отсутствие успеха его книги в Германии. Петер Хенн стал солдатом только потому, что его страна вступила в войну, иначе в мирное время он был бы гражданским летчиком. Он, кажется, не был нацистом или ярым националистом, и никогда не касается этой темы, за исключением слов о недоверии к высоким партийным сановникам и к аргументам их пропаганды. Хенн взял в руки оружие только потому, что надеялся на то, что однажды сможет снова отложить его. Штабные офицеры могут расхваливать летные данные «Мессершмитта-109», который, как предполагалось, превосходил вражеские самолеты. Петер Хенн непосредственно сам летал на Me-109 и чувствовал машину гораздо лучше, чем перо в своих руках. Но профессиональные писатели и мемуары штабных офицеров волнуют нас гораздо меньше, чем Петер Хенн, пытающийся уйти от пушечных очередей «Лайтнинга» или раскачивающийся на стропах разорванного парашюта.

Это потому, что он формулирует одну из важнейших истин любой войны: угроза смерти дает понимание сути людей и событий, выводит на свет любые фальшивые идеи. Идеи управляют миром и развязывают войны, но люди, которые рискуют жизнью, могут сами, под беспощадным и слепящим светом своей судьбы, судить об этих идеях, убивающих их товарищей и, в конечном счете, их самих. Исходя из вышесказанного голос Петера Хенна, бывшего летчика-истребителя из эскадры «Мёльдерс» и командира эскадрильи из 4-й эскадры непосредственной поддержки войск на поле боя , будет услышан и сегодня и завтра, и мы должны надеяться на то, что он достигнет любой части земного шара, где живут с надеждой на мирное будущее.

Петер Хенн родился 18 апреля 1920 г. Он никогда не пытался избегать опасностей, которым подвергались его товарищи, и совершал самые безрассудные поступки. Он однажды едва не был разорван надвое, взлетая на самолете с крошечной каменистой площадки в Италии, чтобы сбежать – если верить его словам – от союзнических танков. Он, конечно, мог уехать и в автомобиле, но трудности привлекали этого человека, который хотел победить, попытавшись сделать невозможное. Были все предпосылки к тому, что в тот день он мог погибнуть, и удивительно, что ему удалось спастись. Но самым большим удовольствием для этого бесшабашного юноши было щелкнуть каблуками перед Стариком – командиром своей группы, которому, вероятно, было лет тридцать и который недолюбливал его, – и доложить после некоего нового злоключения: «Лейтенант Хенн вернулся из боевого вылета». А после всего этого наслаждаться его неприязненным изумлением.

Петер Хенн – двадцатитрехлетний лейтенант, сын сельского почтальона, предполагавшего, что тот станет учителем, – едва ли устраивал командира истребительной группы. В люфтваффе, как и в вермахте, всегда холили лишь офицеров, окончивших высшие военные училища. Остальные рассматривались в качестве обычного пушечного мяса и расходного материала. Но война распределяет звания и почести наугад.

В моем представлении образ Петера Хенна ни в коем случае не противоречит образам известных асов всех стран, заслуживших медали, кресты с дубовыми листьями и прочие награды, которые открывали своим обладателям дорогу в советы директоров крупных компаний и к заключению удачных браков. Уберите их золотые цепочки, орлов и погоны, и Петер Хенн будет напоминать одного из этих веселых молодых людей, которых все мы знали в течение войны и чье хорошее расположение духа ничто не могло уничтожить. Потрепанная фуражка, небрежно сдвинутая на одно ухо, придавала ему вид механика, ставшего офицером, но стоило обратить внимание на честный, открытый взгляд и жесткие линии рта, становилось ясно: перед вами настоящий воин.

Его бросили в бой в 1943 г., в момент, когда неудачи Гитлера начинали становиться все более серьезными, и было очевидно, что поражения не вносили в военную службу ничего похожего на здравый смысл и человечность. Он был послан в Италию, возвращен в Германию, вернулся обратно в Италию, провел некоторое время в госпиталях в Румынии, участвовал в сумасшедших схватках на Втором фронте и закончил войну в Чехословакии, попав в плен к русским, из которого вернулся в 1947 г. инвалидом. Преследуемый со всех сторон поражениями, он шел от несчастья к несчастью, авариям, прыжкам с парашютом, пробуждению в операционной, воссоединению со своими товарищами, пока некое новое бедствие не бросало его вниз…

В сражениях он одерживал победы, которые не обходились без жертв. В одном из боев, когда его преследовали десять «Тандерболтов», ему повезло поймать одного из них в прицел своих пушек, и он не упустил случая нажать на спуск. Хенн, должно быть, послал нескольких своих врагов на землю, но можно предположить, что их было не больше, чем у Ричарда Хиллари, чей издатель сообщает нам, что он сбил пять немецких самолетов в ходе Битвы за Англию . Петер Хенн не имел привычки кричать о своих победах в микрофон. Он не хвастался о «новой победе». Когда Геринг, которого каждый в люфтваффе называл Германом, посетил его группу и произнес одну из своих бредовых речей, все ожидали, что лейтенант Хенн устроит скандал, сказав нечто безрассудное, потому что не сможет сдержать себя. Но кто знает, при иных обстоятельствах, например находясь в составе победоносных эскадрилий в Польше в 1939 г. или в период Французской кампании 1940 г., не был бы лейтенант Хенн опьянен победами? Есть, очевидно, существенное различие между летчиками-истребителями во времена побед и во времена поражений.

В чем же причина человечности Петера Хенна? Полковник Аккар , казалось, говорил об этом, когда в журнале Forces Aйriennes Franзaises (№ 66) написал, что «летчик- истребитель – это или победитель, или никто», пытаясь объяснить, почему обе книги Ричарда Хиллари и его письма читаются так, как будто они написаны пилотом бомбардировщика, то есть участником боевых действий, имевшим много времени для размышлений. Он убежден, что лейтенант Хенн не обладал духом летчика-истребителя и что печально известный Рудель с его золотыми дубовыми листьями и бриллиантами, который был всего лишь пилотом «Штуки» , обладал им в гораздо большей степени.

Мы должны допустить, что Рудель никогда не чувствовал никакого сострадания, ни к себе, ни к другим . Он был жестким человеком – жестким и беспощадным к себе, в то время как Петер Хенн, кстати, как и Аккар, мог быть растроган по поводу упавшего в море или погибшего приятеля. Или приходил в ярость от высокопарных речей «наземных» чиновников. Его нервы

Стремительному продвижению гитлеровцев вглубь СССР во многом способствовала эффективная служба оперативной разведки

Для увеличения - нажмите на картинку

Немецкая авиация захватила господство в воздухе уже в первые дни войны. Упреждающие удары по советским аэродромам вывели из строя тысячи советских истребителей, бомбардировщиков, штурмовиков. Были нарушены коммуникации, сожжены склады боеприпасов. Управление войсками было дезорганизовано. Ведущие отчаянные бои части Красной армии, оказавшись без прикрытия с воздуха, несли огромные потери.

За первую неделю войны на земле и в воздухе было уничтожено около 6000 советских самолетов. Во второй день войны потери ВВС РККА составили 600 самолетов, потери люфтваффе - 12 самолетов. От такой статистики застрелился один из руководителей ВВС Красной Армии генерал-лейтенант Копец.

Стремительному продвижению гитлеровцев вглубь СССР во многом способствовала эффективная служба оперативной разведки. В том числе – авиационной, ключевым элементом которой были самолеты-разведчики- Hs 126 и Fw-189 - знаменитые «рамы». Отслеживая передвижения советских войск, они наводили на цель эскадрильи бомбардировщиков, вели аэросъемку, обеспечивали связь, корректировали огонь артиллерии.

«Фокке - Вульфы» 189-серии начали разрабатываться в феврале 1937 года Они должны были заменить ближний разведчик Hs 126 («Хеншель»). Разведчик имел асимметричное расположение кабины пилотов: на правом крыле. Двигатель размещался в носовой части центроплана.

Первый самолет головной серии был готов в начале 1940 г. Машина вооружалась двумя пулеметами MG17 в корневой части крыла и переносным пулеметом MG15 для защиты задней полусферы. На самолете монтировались 4 бомбодержателя по 50 кг. Разведоборудование состояло из одной фотокамеры. Войсковые испытания начались осенью 1940 г., а на фронт машины стали поступать уже после нападения на СССР. Первой частью, получившей FW 189A, стал 2-й отряд 11-й разведгруппы.

В дальнейшем самолет состоял на вооружении почти всех разведгрупп малой дальности. Отличный обзор из кабины и хорошая маневренность как нельзя лучше соответствовали его предназначению. Правда, на Восточном фронте FW 189 освоил еще одну специальность. Несколько машин были переданы в 1 отряд 100 ночной истребительной эскадры. Отряд назывался «Железнодорожный ночной охотник» и предназначался для борьбы с советскими ПО-2, досаждавшими железнодорожным перевозкам немцев.

Зимнее наступление Красной Армии 1941 года привело к тяжелым потерям в личном составе, люфтваффе стало ощущать нехватку подготовленных экипажей и самолетов, по этой причине ряд разведывательных подразделений были расформированы. Вновь созданные Nahauflklarungs-gruppen состояли из трех эскадрилий (на практике очень немногие группы действительно имели в своем составе три стаффеля).

В декабре 1941 г. 9-я немецкая армия под ударами соединений генерала Конева оставила Калинин. В условиях суровой зимы подготовка самолетов к полетам вызывало множество сложностей. В разведывательных подразделениях люфтваффе ощущалась нехватка запасных частей, топлива, людей. Эти проблемы вызвали очередную реорганизацию, в ходе которой опять уменьшилось количество отдельных эскадрилий, теперь в боевых частях преобладали самолеты Fw-189A-l (позже -Fw-189A-2).

Как пишут немецкие военные историки, полеты на ближнюю разведку на Восточном фронте становились все опаснее и опаснее. В некоторых подразделениях экипажи разведчиков урезали до одного человека, многих наблюдателей пришлось направить на краткосрочные курсы пилотов. Летная подготовка вчерашних наблюдателей была явно недостаточной - потери продолжали расти. По этой причине новички успевали выполнить всего один-два боевых вылета прежде, чем их сбивали.

Предпринятое в мае 1942 года наступление вермахта в районе Харькова временно остановило натиск Красной Армии на южном участке Восточного фронта. Немцы получили передышку, за время которой сумели восполнить потери в людях и технике. Разведчики Fw-189 продемонстрировали в отдельных случаях высокую боевую живучесть.

19 мая 1942 года два истребителя МиГ-3 атаковали немецкий разведчик над Таманским полуостровом. Советские истребители повредили левый двигатель «рамы», вывели из строя все оборонительное вооружение, тем не менее, разведчик сумел приземлиться на передовом аэродроме. При посадке подломилась левая основная опора шасси и была смята левая плоскость крыла, но самолет в короткий срок отремонтировали, заменив мотор, опору шасси и плоскость крыла.

В сентябре 1942 года на Восточном фронте имелось 174 разведчика Fw-189.

Ожесточенные бои за Сталинград в конце лета 1942 года вновь поставили на повестку дня вопрос об исключительно высоких потерях в вооруженных силах Германии. Очень сильно пострадали разведывательные подразделения люфтваффе. 18 сентября «рама» под прикрытием четырех истребителей Bf.109 занималась корректировкой стрельбы артиллерии, когда группу немецких самолетов атаковали советские истребители. Первым повредил «раму» Иван Балюк, добил разведчика командир группы советских истребителей Михайлик. Fw-189 завалился на левое крыло, после чего рухнул на землю Экипаж самолета погиб.

Еще один двухбалочный разведчик советские летчики сбили на следующий день, 19 сентября. В битве за Сталинград потери разведывательных подразделений люфтваффе в людях и технике в среднем составили 25%. Командованию люфтваффе в очередной раз пришлось проводить реорганизацию.

В ходе контрнаступления Красной Армии на передовых аэродромах немцы бросили небоеспособные «рамы», но уцелевшие самолеты продолжали помогать окруженной 6-й армии генерала Паулюса.

17 декабря в очередной раз отличился летчик-истребитель Михайлик в тяжелом поединке, сбивший «раму» («P2+BV»). В этот же день в районе Давыдовки корректировал стрельбу артиллерии разведчик Fw-189 из NAG-16. Разведчик сопровождали истребители Bf. 109. Немецкие самолеты атаковала советская пара: командир Иван Максименко, ведомый - Чумбарев. Чумбарев впустую израсходовал весь боекомплект, после чего таранил раму, отрубив воздушным винтом своего истребителя одну хвостовую балку Fw-189. Экипаж разведчика - обер-фельдфебель Майер, унтер-офицер Шмидт и ефрейтор Сова - не смогли покинуть падавший самолет.

К началу февраля 1943 года люфтваффе потеряли на Восточном фронте почти пять сотен самолетов и почти тысячу человек летного состава. Ближнеразведывательные подразделения лишились примерно 150 самолетов, в основном - Fw-189.

Разгром под Сталинградом положил начало отступлению вермахта на всем советско-германском фронте. Отступление вызвало очередную реорганизацию подразделений ближней авиационной разведки, имевших на вооружении самолеты Fw-189.

Активность подразделений ближней авиационной разведки люфтваффе шла на убыль, в то время как активность советских истребителей росла, а точность и плотность огня зенитной артиллерии усиливалась. Все чаще экипажам немецких разведчиков приходилось вступать в воздушные бои; в 1943 году в среднем на 90 боевых вылетов Fw-189 приходилась одна сбитая огнем с земли «рама».

С мая 1943 г. самолеты Fw-189 стали привлекать для борьбы с партизанами.В начале июля немецкие войска начали последнее за войну стратегическое наступление на Восточном фронте - операцию «Цитадель». Разведчики пытались отслеживать перемещения советских войск. В боях над Курской дугой отличились летчики вооруженной истребителями Як-1 эскадрильи «Нормандия» вооруженных сил Свободной Франции. Пилоты Лефевр и ла Пуап атаковали и сбили один Fw-189, второй разведчик на счет эскадрильи записали Литольф и Кастелен, третий - Марсель Альбер и Альберт Прециоси.

12 июля в контрнаступления из района Курска перешли войска Красной Армии. Разведчики Fw-189 вскрыли дислокацию советских соединений, однако у немцев не имелось резервов, чтобы заткнуть все дыры в своей обороны. Через два дня после начала контрнаступления Красная Армия освободила от немецко-фашистских захватчиков города Орел и Белгород.

Большой проблемой для экипажей разведчиков стали новейшие советские истребители Ла-5 по силуэту очень похожие на Fw-190. Теперь «рамы» старались пересекать линию фронта на предельно малой высоте, но все равно численное превосходство советских истребителей наряду с усилением средств ПВО сухопутных войск поставили точку в успешной деятельности разведчиков. Особенно туго немецким истребителям, сопровождавшим Fw-189, пришлось после появления на фронте самолетов Як-3, на малых высотах имевших абсолютное превосходство над любым истребителем люфтваффе. Советские летчики относились к Fw-189 с уважением. Летчик-истребитель А. Семенов в своих воспоминаниях писал:

- «Рама», корректируя огонь артиллерии, сильно досаждала нашим наземным войскам. Самолет этого типа представлял собой сложную цель для летчиков истребителей. Сбить «раму» - не простая задача, даже более сложная, чем сбить истребитель Bf.109 или бомбардировщик Ju-88.

Похоже отзывался о немецких Fw-189 и знаменитый ас Александр Покрышкин, считавший сбитую «раму» самым объективным показателем мастерства летчика-истребителя.

Ближе к концу войны самолеты Fw-189 стали привлекаться к выполнению ночных разведывательных полетов, для чего на некоторых машинах устанавливалось специальное оборудование. Чаще всего, «рамы» вели визуальную разведку.

С лета 1944 г. самолеты Fw-189 использовать для решения задач тактической авиационной поддержки уже не представлялось возможным, так как «рамы» стали наиболее приоритетной целью для истребителей ВВС Красной Армии. В отдельных случаях Fw-189 привлекались к ведению психологической войны -разбрасыванию листовок. Существует легенда о том, что якобы в ходе одного из таких вылетов экипаж «рамы» сбил советский истребитель... листовками. «Рама» высыпала бумажный груз перед носом советского самолета, пилот потерял пространственную ориентировку и не справился с управлением; истребитель разбился.